Черная полоса стремительно разрасталась над монастырем в грозовой фронт, обступивший обитель с трех сторон. Подул порывистый шквальный ветер, безжалостно срывающий с берез последние листья. Только на северо-востоке, за спиной отца Сергия оставалось светлое пятно.
Проза
Под акациями сидели долго, пока орехи не кончались. Они были тонкокорые, легко раздавливались друг о друга. Особо крепкие орешки били куском кирпича на дощечке. Единственной уликой был коричневый окрас кожи пальцев и ладоней. Процесс поедания добычи сопровождался разными смешными историями, которым не было конца.
– Раз! Все вокруг исчезло. – Два! Секунда, а уже кажется, что ничего не было. Память чертит образы. Вот стена, в которую уткнулся лбом, на ней нацарапано: «Обама лох». Справа забор, увитый плющом, – огород бабы Кати. По левую руку – угол дома, где живет Павлик, который наверняка сейчас улепетывает за гаражи, откуда его прогонит прячущийся там вечно Димка Ягода.
Вспомнилось вдруг старику, как на своё семидесятипятилетие отыскал это радио в ящике для инструментов. Когда была жива жена Галя, она в нём хранила картошку со свёклой да морковь с репой. Галя оставила старика, ещё когда он не был стариком. Старик помнит этот ужасный год. Дети, Ксюша и Витя, обвинили во всём отца и оставили одного в доме.
Чужой билет, который он вытащил из порванной обивки сиденья, тоже оказался не счастливым. На всякий случай проверил еще раз — 141… «Да и не мое это было бы счастье». Поймал на себе взгляд кондуктора трамвая, полная, усатая женщина с катушкой билетов на груди улыбалась. «Заметила, что ли, как считаю?» — подумал Семён и в ответ хмыкнул.
Калитка. Зеленая краска. Перед родительским днем красили вместе с бабушкой, много лет назад. Краска облупилась, покрылась грязными, рваными ранами. Обнажились кости досок, клыки ржавых гвоздей… Щеколда сорвана, но просто так не войти, калитка осунулась, постарела, вцепилась последними силами в землю. Клочья ощетинившейся травы, крапива на страже. Забор, омытый тысячами дождей, больше не похож на крепостные стены замка. Стар, хил, сер. Угрюмо косятся вразнобой доски, поддерживаемые стеблями плюща.
"Абонент не отвечает или временно не доступен". Сотовый вернулся в карман куртки. Женя подумал: «Осень чище весны. Весна грязнее»; перепрыгнул через лужу, забежал в арку. Дождь пошел сильнее. Забарабанил по железу автомобилей, шапкам беседок-грибов на детской площадке, судьбе… «Всегда дождь. Всю жизнь». Под аркой было холодней, словн
И ударил ветер в окно. Слабая щеколда не выдержала натиска стихии, и вот уже осколки стекла вонзаются в моё лицо. Лоб, нос, щеки, глаза… «Моё наказание. Только этого так ничтожно мало. Мало!..» Форточка бьется в истерике об угол стены. В пустой глазнице окна чернота. Голые ветви деревьев тянутся в комнату. - Выколите мне глаза, - тихо прошу, - вытащите из меня это поганое сердце! - теперь кричу и падаю на колени.
— В послевоенной-то, голодной жизни одна надежда на сны была, но и тут я не сыскал покоя, — подвыпив, жаловался дед. — Из ночи в ночь стальные Христы так буравили голову, что желудок от страха сводило. Кресты с неба, будто дождь, сыпались с дымом и огнем. А ведь еще старики наши говорили: настанет время, когда люди начнут падать с неба. И вот началось…