Он приехал в Штаты по приглашению,как специалист изготавливающий дефектоскопы, определяющие качество и неразрушимость металлов,т.е. он их собирал по чертежам инженеров ,тех пяти человек,которые приехали вместе с ним. И эта делегация профессионалов должна была пять месяцев объяснять американцам технологию производства данных, необходимых приборов.
Проза
Просто невыносимый храп. И холод – странный, самого мерзкого свойства: под одеялом топка, в голову сквозит из окна, а мокрую спину как будто шлепают ледяные лапища морозного воздуха. Поэтому когда Кукушкин посмотрел на часы и увидел, что до прибытия остается полчаса, он понял, что его потугам хоть на сколько отойти ко сну пришел конец.
В моем дворе горка покатая и некрутая. Для получения настоящих острых ощущений мы пацанами бегали в соседний двор, где уклон не меньше сорока пяти градусов, и разгон получался что надо. Катались и на санках, и на «тарелках», стоя на ногах, лежа головой вперед на животе, лежа головой назад, подобно спортсмену санного спорта, ныряя вниз щучкой, сидя на картонках и просто на пятой точке.
Стоял бесснежный, пасмурный декабрь. Но был канун Рождества – сезон веселый и светлый. Витрины магазинов сверкали новогодними украшениями, серебром и золотом мерцали елки. А с наступлением ранних сумерек на домах, на деревьях – повсюду – зажигались гирлянды разноцветных огней. Люди толпились в магазинах, выбирая подарки; звенела рождественская музыка, то легкая и веселая, то задумчивая, но все равно веселая. Всё в эти дни дышало праздничным теплом и любовью к жизни.
Обыкновенным морозным утром, в казенном доме, в тесной комнате, за стеной которой располагалась поселковая почта, взрослые и дети быстро собирали свои пожитки в чемоданы да мешки. Затем, угомонившись, присели «на дорожку», еще раз внимательно – дабы чего не забыть – оглядели опустевшую комнату, в которой прожили не самое счастливое время.
В ночь перед поездкой в паспортный стол Василий Богатырь увидел страшный сон. – Будто трактор мой, сороковка, с которого не слазаю, как в шесть лет батя усадил, – рассказывал тревожным, дождливым утром он фотокарточке, – с ума сошел. На старом пожелтевшем снимке матушка его Нина Ильинична смотрит на сына сквозь мутное стекло в деревянной резной рамке. Ласково смотрит, понимающе, из-под цветастой косынки.
Ветер разнес по поселку слух: на карьере кто-то утонул. Юля, дочь Светы, малярши из ЖЭКа, рассказала матери, что подружка Оля ходила загорать с родителями и встретила одноклассника Гришу Заику, тот сказал, что по берегу с утра новость гуляет, будто кто-то видел, как какой-то парнишка нырнул и больше не появлялся. Пропал.
Сомкнутые веки, как театральные портьеры, отделяют зримое от незримого. Как роллеты, ограждающие явное от неявного. Взмывает душа вослед за мириадами разноцветных брызг, как за воздушными шарами, которые складываются в «лечу-у-у!». И солнце смеётся навстречу нам. А мы – ему, и наши тонкие верёвочки становятся всё тоньше. Связь с действительностью слабеет.
С утра Маша заехала за клиентами – они подыскивали двухкомнатную квартиру. Дама церемонно представилась, – Лидия Васильевна, - и села впереди, муж приветливо улыбнулся и с этого момента не умолкал всю дорогу, несмотря на донимавшую его одышку и непрерывное одёргивание жены: «Митя. Я тебя прошу». Сама она хранила молчание, с любопытством разглядывая мелькающий за окном довольно однообразный городской ландшафт.