Полет башни
Сначала снег, затем был дождь, туман.
Я в перерыве вышла на балкон.
Парила башня в небесах. С ума
схожу я, или же впадаю в сон?
Нет, башня наяву оторвалась
от города и устремилась ввысь.
Прервалась с бренным видимая связь -
хотелось ей поймать о вечном мысль.
Она сияла, надо мной смеясь, -
Чего, мол, так меня к земле влечёт?
Воздушная, легко пускалась в пляс
и увлекала за собой в полет.
Весь город погрузился в облака,
в невежество, беспамятство, тоску.
Но башня, грациозна и легка,
уже готова к дерзкому скачку
куда-нибудь долой от серых дней,
от глупости, от зависти и лжи.
Я тоже жажду полететь за ней -
дорожку вверх мне только покажи.
Покину этот повседневный плен,
работу , быт, житейскую тюрьму.
Мне ненавистны суета и тлен,
я не хочу обратно к ним во тьму.
****
Расплетаются косы твои, рыже-красная осень,
и от резкого ветра редеет твоя прическа.
Мы ещё хорохоримся, под оптимистов косим,
но за чёрной белая не наступает полоска.
Нам сказали заранее: этот год високосный,
и весной нас учили: панике не поддаваться.
Вот и осень твою распрекрасную еле выносим,
надоел до печенок этот "две тысячи двадцать".
Заказать бы нам блюдо пахнущих морем мидий,
над столом нашим ветви деревьев раскинутся голо,
и гниющей рыбы запах тогда изыдет -
мы услышим звуки способного жечь глагола!
Но увы, увы, все слова разошлись на мелочь:
успокаивай нервы, совесть свою баюкай.
Мудрецы же знают: никто не пророк, не светоч, -
погружайся в прошлое, с кошкой своей сюсюкай.
Запирайся в комнате, встречу назначь на зуме,
ускользай, уходи, замыкайся, пиши постскриптум.
Через сердце поэта трещина мира - безумье!
Не расслышать в будущем, чей раздаётся крик там.
****
“Блажен, кто посетил сей мир в его минуты роковые...”
Ф. Тютчев
Не пытайся, не вздумай посещать этот мир
ни в фатальные дни, ни в минуты его роковые.
До сих пор ты все слышишь: рокочут сороковые -
всеблагие, увы, никого не позвали на пир.
Пропустить это время ты как-нибудь умудрись,
притворись, что ты вышел по делу, прикинься спящим.
И костлявая ведьма навряд ли с дивана стащит,
и скорее всего не заметит абсурдная жизнь.
Чтоб не слышать, не видеть ни вблизи, ни вдали,
как натянуты нервы и обнажены непристойно,
когда гнев и тоска разжигают гражданские войны, -
всё предчувствие этой войны показал нам Дали.
До печенок достал разногласий змеиный клубок -
неужели возможно представить такую вот ересь?
Торжествует в тех войнах всегда только подлость и серость,
и расист обзывает расистом, совком обзывает совок.
Игнорируй все споры, и мимо прокатится рок,
не волнуйся, не дёргайся. Лучше прикинуться шлангом.
Но смотри, как дрожит и о помощи молится ангел -
протяни ему руку, утешь. Для него ты пророк.
Пусть ругают тебя на пределе натянутых жил,
пусть шельмуют опять, занося тебя в черные списки.
Но блаженство в одном: хрупкий ангел пречистый
с твоей помощью все это вместе с тобой пережил.
****
Наталье Кравченко
Из всего на свете: деталей, историй, стихий
Извлекали гармонию, музыку слов, стихи.
Подбирали рифму к снегу, птицам, ветрам -
И дарили щедро лучшим горним мирам.
Не в сбербанке копился их золотой запас,
А подальше где-то от посторонних глаз.
Далеко от корысти, цинизма, злой суеты,
К эталону близко редкостной чистоты.
И текла, как молитва о чуде, заветная речь,
Поднимаясь, светясь, вдохновеньем стремясь зажечь.
И не в том богатство, что можно речью стяжать.
Все богатство речи лишь в том, что ее не отнять.
Не отнять упоительных строк, шевелящихся губ,
В них нашли вы спасенье от мира, который груб.
Сам поэт заводит небесную музыку сфер -
Не мешает поэту дольнего мира барьер…
Бездна
Не хотелось заглядывать в черную бездну -
ведь у страха глаза велики.
Чтоб утешилось сердце, тревога исчезла,
постою у спокойной реки.
Для безумцев и гибель таит наслажденье,
средь волнений бессмертья залог.
А для прочих - инстинкт самосохранения
бросит сверху из жалости Бог.
Жизнь всегда так хрупка, потому что телесна,
может это и сводит с ума.
Но страшней , когда в людях разверзнется бездна,
и вражда их сама, как чума.
Щелкунчик
А вдалеке, где вертикальны линии
стоит Манхэттен, как нарядный лорд,
но там сейчас внутри царит уныние,
и кажется, что город полумертв.
Стоит опустошенный МетропОлитен,
мышиный в нем командует король.
Щелкунчиком отважным не заколот он -
найдется ли герой на эту роль?
Тяжелый сон, страшней, чем в сказке Гофмана,
никак не может отряхнуть Мари.
И злыми чарами она окована -
пейзаж абсурда гадок изнутри.
Но было время: начиналась музыка,
челесты сыпался хрустальный звон!
Теперь все смолкло, заточило, сузило -
король мышиный ввёл другой закон.
Нет больше возбужденной, яркой публики,
не зажигается на сцене ель.
Торчим дырой от съеденного бублика -
весь мировой корабль попал на мель.
Корабль дураков не может сдвинутся,
бессилен самый лучший психиатр.
Закончатся ли дикость и бессмыслица?...
Проснётся ли живой балет!… Театр!..
****
Ради высокой любви, твоей и моей свободы
выведи, выведи смело нас на чистую воду -
все, что с тобою мы спрятали, похоронили, укрыли,
все пушинки и перышки, воздуха легкие крылья.
Это они помогали существовать вне быта,
чувствовать на расстоянии: мы же с тобой магниты.
Тянемся долго друг к другу вне суеты и опеки,
преданные паломники так же тянутся к Мекке.
Может быть в этом кроется тайная вечная сила
та, что по слову Данте движет по небу светила.
Даже когда ты вдали, где-то невидим, в укрытие,
знаю, привязан ко мне ты миллионами нитей.
Души летят на волю, чтобы им не было тесно,
и ничего не боятся вне оболочки телесной.
Как же неукротима наша взаимная тяга -
разве не это любовь, верность, свобода, отвага?