Тополь молчит. Узор на древесных пяльцах витиеват бывает, бывает скучен, но не случайно замерли ветви-пальцы, облако вьёт гнездо на его макушке.
Шардоне, аркадией и мускатом – изумрудом, пурпуром, спелым златом оплети, укрой меня, виноград. Станут руки лозами, губы – соком
Кошка тумана вылизывает тощих дрожащих котят. Мороси и деревья растворяются, растворяются, растворяют легким движением пера.
Гроз далёких погасли зарницы. Мойры грустно шепнули: прощай. Захотелось вторично родиться И попасть в добро-дружеский рай.
И стану - белою сиренью, святой черёмухой душистой, прославленным стихотвореньем, водой холодной горной чистой.
Как будто бы скованные мирозданьем...Всё точно литое: тугая рябина на обжиг идёт, под оранжевый пламень
Тьмой колхозной помыкая, свет рубя напополам, ночь ползёт глухонемая по незапертым дворам. Поглядишь, как звезды пшёнкой сыплет небо на крыльцо...
Тронул облака осенний сон, затихают шорохи лощин. Словно материнское лицо, светлый лист тускнеет от морщин.