В поезде Кукушкин не пил и всю ночь пытался уснуть. Мешали холод и храп.
Просто невыносимый храп. И холод – странный, самого мерзкого свойства: под одеялом топка, в голову сквозит из окна, а мокрую спину как будто шлепают ледяные лапища морозного воздуха. Поэтому когда Кукушкин посмотрел на часы и увидел, что до прибытия остается полчаса, он понял, что его потугам хоть на сколько отойти ко сну пришел конец.
Поломанный и разбитый он сел на своей нижней полке. Его приветствовала совершенно очаровательная улыбка на выспавшейся физиономии соседа, чей храп еще долго будет грохотать в воспоминаниях. А от того, чтобы дать ему в морду, Кукушкина остановило лишь одно.
С нижней боковой полки напротив полным комплектов искусственных зубов ему скалилась съемная верхняя челюсть.
- Вот ведь незадача…
Кукушкин кивнул в сторону челюсти. Сосед, продолжая улыбаться, сказал:
- Да, это старушка, что здесь лежала, забыла.
Кукушкин вспомнил эту старушку. Вспомнил, что она вышла ночью в Орле в час с лишним. Конечно, он не спал в это время, а думал, чем покрепче заткнуть уши. Либо наушниками, громкости в которых не хватало перебить храп. Да и как спать в наушниках, включенных на полную громкость? Либо скатать шарики из туалетной бумаги и затолкать в ушные раковины.
Старушка, что здесь лежала, сказал сосед. Кукушкин не был уверен, можно ли так говорить о живом человеке. Ехала или хотя бы сидела – было бы нормально. А то – лежала, как о чем-то неодушевленном, о предмете, а не живом человеке. Вязанка дров, что здесь лежала. Или, там, доска, что здесь лежала. Теперь же там лежала (ехала, сидела) ее вставная верхняя челюсть.
- Не повезло же человеку, так-то, – сказал Кукушкин и стал думать.
- Ну, так-то, да, – сказал сосед и продолжил улыбаться.
Кукушкин пошел чистить зубы и продолжать думать. Она же, блин, наверное, не одну тысячу рублей стоит! А пенсия у той старушки какая?
Во-первых, как вообще так получилось? Старушка перед сном, ее, должно быть, сняла, куда-то положила, но не под подушку же! У нее наверняка для этого есть какой-то контейнер или хотя бы платочек. А ночью, после короткого сна, просто забыла в суете. Но… Нет! Должна же была она ощущать, есть ли у нее во рту зубы?!
Во-вторых, если она снимает зубы на ночь, то по утрам вставляет их обратно, и эта ежедневная процедура, по идее, должна была стать частью ее жизни. Как вставлять линзы для тех, кто носит линзы, надевать очки для очкариков.
В-третьих, сможет ли старушка позволить себе этот зубной протез повторно?
Кукушкин не знал, сколько стоит такой набор зубов, и сколько месяцев пришлось бы на эту вещицу откладывать, и поддерживают ли старушку ее дети, и может ли она взять пенсионный кредит? Ведь дорогое удовольствие – что-то делать с зубами, а в данном случае – с их отсутствием.
И пока Кукушкин чистил свои, которые еще присутствовали на своих местах, ему в голову закралась совершенно безумная мысль.
Проводница разгребала белье, что приносили и сваливали в кучу у ее ног другие, нормальные пассажиры, которых занимали свои дела, а не чья-то забытая бесхозная челюсть. Кукушкин подошел и спросил:
- Там это, видели?… Зубы.
- Да, – сказала проводница, – женщина в Орле вышла, забыла.
- А теперь что, ничего?
- А что теперь? Ничего. Хотите, себе возьмите.
«Эк она!» подумал Кукушкин. Хоть «возьмите» сказала, а не «вставьте».
А что? Взять впрок, пусть лежит себе в коробочке с лекарствами, промеж цитрамона и активированного угля, вдруг пригодится лет через двадцать-тридцать. А то и раньше. Срок годности-то у нее, наверное, ограничен лишь сроком, отведенным ее обладателю? В данном случае теперь – непосредственно Кукушкину. Маразм, конечно, но и эта мысль на мгновение крутнула ярким хвостом в его голове.
- Не, ну я же серьезно. А если вернуть? Никак нельзя? – не унимался он, – По фамилии, например. В билете ведь есть ее фамилия.
Проводница, наконец, отвлеклась от работы. Одарила Кукушкина взглядом, повернулась вокруг своей оси, вытащила книжечку с отрывными корешками билетов, пролистала до нужной цифры, достала корешок, развернула его и зачитала:
- Храпов Викториан Модестович, прости господи. Так, нет, не то. Храпов тот, что рядом с вами.
Проводница свернула ошибочно извлеченный корешок, всунула обратно в кармашек и вытащила другой.
- Это у нас… ха! Глядите-ка, Храмова! Зинаида Макаровна. Надо ж, совпадение какое, Храпов, Храмова. Вы довольны, молодой человек?
- В общем, да, спасибо!
- Погодите, дату рождения еще, вот, запишите! Не, надо ж, Викториан Модестович, едрить его в дышло.
Она дала Кукушкину ручку и листок для записей из откуда-то возникшей стопки листков для записей. И зачем только проводникам поездов листки для записей? Чтоб вот так передавать одним пассажирам данные о других пассажирах, потерявших в дороге свои зубы?
- Только что вы с этим делать будете, матерь божья? – говорила проводница удаляющейся спине Кукушкина.
Часто ли в одном месте пересекаются Храповы и Храмовы? И случайно ли это пересечение? На какую-то секунду в мыслях прозвучал голос диспетчера вокзала или метрополитена, предупреждающий об опасностях терроризма: «Уважаемые пассажиры! В случае обнаружения бесхозных вещей, сумок, свертков, вставных зубов, не трогайте их! Немедленно сообщите проводнику вагона или сотруднику правоохранительных органов…»
Кукушкин («не трогайте их!») взял зубы тем же листком для записей, используя его как пинцет, сунул в свободный пакет и убрал в сумку. Думал о брезгливости и о запахах, которыми могла пропитаться искусственная челюсть Зинаиды Макаровны, но, к счастью, ни брезгливости, ни запаха не ощущалось.
Лишь боковым зрением чувствовался взгляд гражданина Храмова, Викториана Модестовича.
- Фу, Кукушкин, что это за мерзость?! – услышал он голос своей жены Лены, разбиравшей с дороги его сумку.
- Где? Чего? А, это?
Для начала прошерстить социальные сети. Все, что есть. Искать фамилию Храмова. И город Орел. Самой «потерпевшей», конечно, не найти, но могут быть дети, внуки. Сообщения разослать всем одно и то же, самое нейтральное.
«Добрый день, тарам-парам! Если Вы родственник Храмовой Зинаиды Макаровны, 10 июня 1939 года рождения, очень прошу ответить на это сообщение. Для нее имеется важная информация».
Храмовых в Орле нашлось аж несколько десятков человек возрастом от двадцати до шестидесяти лет, и каждому Кукушкин (копировать-вставить, копировать-кставить) отправил свое нейтральное сообщение.
Из интереса набрал в «Одноклассниках» соседа по вагону – Викториан Храпов. Даже город вводить не понадобилось – вот она, сразу, пожалуйста, та самая, выспавшаяся физиономия, что в вагоне, только чуть моложе. Та же отвратительная улыбочка, словно он только с поезда, где, как водится, хорошенько выспался.
Заходим, смотрим. Всего три фото. Главное – Викториан Модестович гладко выбрит и розовощек, в белой русской народной рубахе-косоворотке с расшитым красным узором воротом. Перед ним накрытый стол, мутная бутыль, тарелки, салаты, закуски.
На другом фото Храпов задорно отплясывает на сцене концертного зала в той же белой косоворотке, в картузе с торчащей гвоздикой и красных сапогах с высоким голенищем. На кулисах за его спиной прилеплен картонный герб Почты России, возле которого праздничный ведомственный слоган: «И посылки доставлять, и плясать, плясать, плясать!»
На третьем фото Храпов по форме – в синем кителе, с сумкой через плечо наперевес. На фуражке кокарда – двуглавый орел с двумя дудками – герб почты.
- Лен, иди, глянь-ка!
- Чего там?
Лена заскочила в комнату с красными заплаканными глазами, в кухонном фартуке, с ножом и луковицей в руках.
- Смотри, тот хмырь из вагона, храпел который.
- Да-а, Кукушкин, такой один раз приснится, потом долго еще сам храпеть не сможешь.
- Еще и почтальон.
- Я рада!
Лена снова убежала на кухню, откуда по квартире разносился аппетитный запах куриного бульона.
Из соцсетей не пришло ни одного ответа, хотя, были отметки, что около двух десятков орловских Храмовых сообщение прочитали.
Следующий шаг – Бюро находок. У него, оказывается, тоже есть свой сайт. На нем можно поместить бесплатное объявление о своей пропаже или находке. Кукушкин просмотрел объявления по Орлу. Не удивился, когда не нашел ничего, что касалось бы забытой в поезде вставной челюсти. Кто, в конце концов, будет подавать такое объявление? Кто, если не он?
Выбираем нужный город, раздел находки, категорию «Прочее» – наиболее подходящая категория для вставных челюстей, и пишем всё, как было. Оставляем свои контакты и нажимаем кнопку ввода. Объявление размещено, теперь у него есть своя интернет-страничка. Там же будет отображаться количество просмотров.
Ясно, что сама бабуля по интернетам лазить не будет, но… Кто знает? Дети, внуки, соседи, сочувствующие…
Шутки шутками, а почтальон Храпов Кукушкину приснился. И не один раз.
Кукушкин вдруг обнаружил себя в набитом под завязку концертном зале. Том самом. Зрители пританцовывали и аплодировали. Грохотала неразборчиво-ритмичная музыка, что происходило на сцене, видно не было за головами впереди стоящих людей в проходе. Кукушкин стал продираться между спинами, пока не увидел сцену и отплясывающего на ней человека. Глаза Викториана Модестовича были закрыты, а грудь широко вздымалась на вдохе и опускалась на выдохе. Он спал. Его дыхание создавало такой громоподобный храп, что он едва не заглушал музыку, под которую энергично двигались его руки и ноги, как будто сами по себе в каком-то дьявольском танце.
Рукоплескавший зал стал хором, как заклинание, подпевать: «И посылки доставлять, и плясать, плясать, плясать!» Кукушкин смотрел на людей вокруг себя, заглядывал им в рот и рассматривал зубы. Не вставные ли? Видя, какие они у всех ровные и неестественно белые, понимал, что все искусственные. С ужасом ощупывал языком свои и не мог понять…
Наутро побежал в интернет рыться в сонниках. Храп во сне – к беспокойству, почтальон – к известиям. Это ладно. Но вот, к чему снятся челюсти, Кукушкину совершенно не понравилось. Самое первое предложение первого же сонника: челюсть – символ проблем и разногласий, и неважно, в каком виде она приснилась. И дальше: такой сон не предвещает радости и счастья, но и ничего плохого он тоже не предсказывает. Он является предупреждением и советом задуматься над правильностью своих поступков.
Другой сон. Кукушкин на море. Растянулся во всю свою длину на галечном пляже. Ему хорошо до тех пор, пока он начинает задумываться, что что-то не так. Он прислушивается к своим ощущениям и понимает, что вместо плеска волн слышит булькающий, шелестящий храп. Откатывающая волна – вдох, набегающая – выдох. От этого прибоя округлые камушки, на которых лежит Кукушкин, начинают больно кусаться, ведь это уже не просто округлые камушки. И их вокруг – сколько хватает глаз…
Вот и думай теперь: ничего хорошего, но и плохого, вроде бы, ничего. Но ты подумай, все ли правильно ты делаешь? Но что я делаю не так? Неужели, надо было, как все – остаться равнодушным? Лежит – и пусть себе лежит?! И теперь я наказан этими снами? Этим храпом и челюстями.
Под грузом сомнений Кукушкин чувствовал себя, как в помещении с низким потолком, где надо было постоянно пригибаться, чтобы не получить по затылку.
Были и другие сны, они могли быть без какого-то запоминающегося сюжета или места действия. Но сквозь них нарастающим или отдаляющимся фоном сквозили звуки храпа и щелканья челюстей, от которых порой Кукушкин просыпался.
Два этих несочетающихся образа напоминали о себе регулярно и всегда были неразрывны друг от друга. Челюсть Храмовой и храп Храпова.
Последнее, что ему оставалось, это обращение в органы власти Орла и Орловской области. Для начала – регистрация. Заполняем небольшую анкету: Ф.И.О., электронный адрес, почтовый адрес и почтовый индекс, контактный телефон, выбираем тему обращения и в активном окошке набираем само письмо.
Кукушкин не знал, как будет это работать, но догадывался, что никак. И письмо, по-видимому, будет в пустоту. Но он все равно подробно расписал: что и как, и где, и номер поезда с датой и временем отправления, и что старушка вышла в Орле, и что забыла свою вставную челюсть. И что он хочет эту самую челюсть ей вернуть.
Несколько раз перечитал, показал Лене, получил одобрение, что-то по мелочам поправил, трижды проверил, что написал Храмова, а не Храпова, выделил, скопировал и разослал…
Однажды в доме Кукушкиных воцарился покой.
Суета вокруг зубов поутихла. Все, что мог сделать Кукушкин, он сделал, и оставалось только ждать результата. Они с Леной ужинали в полной, почти торжественной тишине, без телевизора, без радио. Как будто смакуя каждую минуту этого неожиданного спокойствия. Разве, что свечки не зажгли.
- Господи, хорошо-то как, – Лена откинулась на спинку стула.
- Наелась? – спросил Кукушкин.
- Да не в этом дело. Все так тихо и спокойно.
- А было как? Неспокойно?
Лена приблизилась к столу, сложила руки перед собой.
- Кукушкин, ты это сейчас пошутил?
- Нет, я серьезно.
- Бедный ты мой человек. Ты в последнее время себя со стороны видел? С зубами этими. Челюсти то, челюсти сё. Носился с ними, пыкался-мыкался. Туда письмо, сюда письмо. Ты ж себе места не находил.
Кукушкин не мог понять, шутит сейчас жена или говорит серьезно, но сам оставался предельно собранным.
- Да я был спокоен. Просто хотел помочь человеку, вот и все.
- Ты ж мой хороший, – Лена будто обращалась к ребенку, – помочь хотел. А ты не подумал, что этими письмами ты подписал свое чистосердечное признание?
- С чего бы?
- Ну, как с чего? Головой-то надо еще и думать, а не только зубы в ней носить. Сейчас эта бабуля подаст заявление в полицию, если еще не подала, что у нее в поезде украли зубы. Один напротив храпел подозрительно громко, а второй всё ворочался и делал вид, что уснуть не может. Вот, они-то и украли.
Кукушкин жевал, жевал и перестал.
- Слушай, что за бред? Откуда украли, изо рта, что ли?
Он почувствовал, что стал холодным и бледным, вмиг покрылся потом, словно его только что уличили в чем-то совершенно невозможном, но предъявили обвинение так, что оно своей нелепостью загнало в тупик, и он не знал, как грамотно оправдаться. А Лена невозмутимо продолжала:
- Ну, не знаю, тебе виднее, откуда ты у нее их вытащил. А тут ты как раз со своими письмами. Ты бы еще одно в УВД отправил. Чтоб уже наверняка. И поздравьте меня – мой муж уголовник!
- Так, – сказал Кукушкин, положил вилку, вытер рот салфеткой, встал из-за стола, взял свою тарелку, молча понес ее в мойку.
- Эй, ты чего? Кукушкин, я же пошутила!
Спустя три недели после той рассылки Кукушкин сделался сам не свой – после нескольких писем сообщавших, что, как и следовало ожидать, его обращение не может быть рассмотрено по тем-то и тем-то причинам, он получил вот такой ответ…
«В соответствии с Вашим письмом были проведены розыскные мероприятия с привлечением органов правопорядка, добровольных народных дружин и кинологов со специально обученными собаками, но принятыми мерами разыскать пропавшую гражданку Храмову не представилось возможным. При этом обнаружен Ваш зубной протез, который в ближайшее время будет доставлен Вам специальной связью».
Кукушкин негодовал! Каких дружин?! Каких, блин, собак?! Какую пропавшую гражданку?! Какой зубной протез обнаружен? Они сами видели, что написали?!
Он представил бедную старушку, Зинаиду Макаровну, которая страдает от того, что ей нечем жевать и даже откусывать еду. Приходится питаться супами и кашами, а фрукты с овощами натирать на терке.
Представил, как однажды в ее дверь постучится социальный работник и сообщит, что совершенно незнакомый человек из другого города нашел ее челюсть и хочет вернуть. Он лишь ждет письма с вашим адресом. Представил, как навернутся слезы на глаза человека, прожившего жизнь, вряд ли щедрую на чудеса, и как старушка, словно родного, прижмет к себе социального работника, принесшего в ее дом такую добрую весть.
Кукушкин был убежден, что так и будет, что так должно быть! Он просто верил, что люди еще способны делать добро, и тоже хотел быть таким человеком. И тогда меньше чем через месяц почтальон доставит старушке маленькую заветную посылку и, с чем черт не шутит, спляшет на ее крыльце русский народный танец.
Могло б, конечно, быть и иначе. Старушка ездила в Москву специально за новым зубным протезом, а старый пожалела или просто забыла выбросить, и решила оставить в поезде. С точки зрения здравого смысла, абсурд, но почему нет? Семьдесят пять лет, как-никак. Кто знает, что будет на уме в этом возрасте? Тогда бы и письмо от старушки было бы другого настроения: «Оставьте меня в покое, я буду жаловаться!» А представьте, что будет, если при таком раскладе ей принесут бандероль с ее челюстью, от которой, как она думала, наконец, избавилась?!
При всем при этом, Кукушкин был уверен, что никто ничего не делал.
Но, может быть, это и к лучшему? И бог с ней, с этой челюстью. Вот так, решишь один раз не пройти мимо и сделать доброе дело, а потом не можешь спать спокойно – то почту все норовишь проверить, то от каждого звонка вздрагиваешь и к шорохам за дверью прислушиваешься. Не к нам ли эти шаги?
Правильно Лена говорила, к чему все эти письма? К чему он вообще это затеял? Ведь предупреждали же диспетчеры на вокзале и в метро, не трогать чужих зубов! А у него в шкафу сейчас ни много, ни мало – вещдок.
Выбросить ее, да и дело с концом. Давно пора было. А то, глядишь еще, сны начнут сбываться, придут сотрудники правопорядка с вопросами и специально обученными собаками. Или того лучше – почтальон с повесткой оттуда, куда уходят и уже не возвращаются.
Когда Лена очередной раз наводила порядок в аптечке, отсеивая нормальные лекарства от таких же лекарств с истекшим сроком использования, и уже не первый раз выругалась: «Нет, я точно выкину эту мерзость!», раздался звонок в дверь.
Кукушкин не пошевелился, Лена побежала открывать. Кукушкин не услышал звука открываемой двери, Лена вернулась.
- Кукушкин, там почтальон.
- И что? Чего ты не открыла?
- Нет, там тот самый почтальон.
- Какой тот самый?
- Ну, блин, тот, которого ты мне фотки показывал!
Кукушкин вскочил, подбежал к глазку.
Бог ты мой! Почтальон Храпов собственной персоной, точно сошедший с третьего фото в Одноклассниках – в фуражке, где орел с двумя дудками, синем кителе и сумкой наперевес и пакетом в руке. Теперь расстояние между ними сводилось к запертой входной двери. Та же улыбочка, тот же, казалось бы, добродушный взгляд.
В груди заколотилось от внезапно охватившего волнения.
Вот оно! Час пришел в образе почтальона Храпова.
Кукушкин с ужасом осознал, что у них в прихожей горит свет, и когда он приблизился к двери, то заслонил этот свет, проходящий сквозь линзы в глазок, чего не мог не заметить Храпов.
Что, черт возьми, он тут делает?
Сзади шепот Лены:
- Он?
Кукушкин кивнул.
- Как он нас нашел?
Кукушкин пожал плечами, Лена снова зашептала:
- Что будем делать?
И тут у него как будто прояснилось сознание, он встряхнулся и подумал: какого черта?! Это же просто почтальон. Принес почту! Кукушкин громко сказал в глазок:
- Кто там?
Почтальон в глазке довольно потряс рукой с пакетом и сказал:
- Почта России. Вам целый пакет бандеролей из Орла.