1
Обыкновенным морозным утром, в казенном доме, в тесной комнате, за стеной которой располагалась поселковая почта, взрослые и дети быстро собирали свои пожитки в чемоданы да мешки. Затем, угомонившись, присели «на дорожку», еще раз внимательно – дабы чего не забыть – оглядели опустевшую комнату, в которой прожили не самое счастливое время. К остывшей печке с поленницей дров сиротливо прижались голые железные кровати, у заиндевевшего окошка стоял пустой кривоногий стол с табуретками, а рядом с окошком на стене – одинокая казенная хрипловатая «кукушка», проживавшая на стенке еще до их вселения. В наступившей тишине маятник «кукушки» неожиданно остановился.
- Это знак. Нам пора – сказал папа, вставая.
- Какой знак? – спросил мальчишка.
- Кончилось тут наше время. Всё, поехали!
На улице их ждала урчащая полуторка. Взрослые быстро уложили пожитки в кузов. Потом папа с двумя старшенькими детьми влезли туда, укрывшись от мороза толстенным твердым замасленным брезентом с запахом бензина, а мама с младшенькой дочкой-трехлеткой – в кабину.
- Ну, что, хорошо укрылись? Смотрите, не замерзните, и держитесь покрепче. Если что – стучите по кабине! – весело сказал шофер в кургузом полушубке, кирзовых сапогах и военной выгоревшей ушанке с дыркой вместо красной звездочки.
Полуторка газанула и покатилась по заснеженной улице, оставляя за собой поселок, окруженный лесом, с унылыми почерневшими деревянными домами с дымящими трубами на крышах, плотно укрытых весёлым снегом. Кочковатая заснеженная дорога, кое-как очищенная трактором, проходила сквозь густой непроходимый черный лес, обступивший ее словно двумя бесконечными высоченными неприступными стенами. И эти стены у неба почти соприкасались друг с другом, образуя подобие туннеля. Папа, одетый в потрепанную фуфайку и шапку-ушанку был молчалив и задумчив, мальчишка – в самодельном пальтишке и большой ушанке, натянутой на глаза, – на всё смотрел с интересом, а сестренка, повязанная крест-накрест старым шерстяным платком, лишь хлопала глазками. В кузове трясло, но, крепко держась друг за друга, они смотрели из-под брезента на уходящий вдаль черно-белый пейзаж.
- Пап, а тебе не жалко было «кукушку», когда она замолчала? – прервал молчание мальчишка.
- А почему ты о ней думаешь? – удивился папа.
- Ну, ты сам говорил, что «кукушка» должна жить и говорить который час, что её всегда надо заводить, и поднимать гирьки. А ты гирьки не поднял – с грустью сказал мальчишка.
- Не грусти. «Кукушка» своё откуковала.
- А я помню, как мы с мамой в лесу загадали кукушке – сколько нам тут еще зим зимовать, но она не захотела куковать. Я спросил маму почему, а мама ответила, что она нас не хочет слышать.
Папа тяжело вздохнул:
- Так часто бывает, сынок, когда тебя не хотят слышать.
Мальчишка понимающе замолчал, и продолжал смотреть, как дорога убегает назад.
- Папа, почему мы едем вперед, а дорога едет назад?
- Дорога всегда убегает от человека, когда он едет не так как надо, спиной вперед. Вот если встанешь, и посмотришь вперед, то увидишь, что дорога не убегает, а как бы едет к тебе.
Мальчишка привстал, посмотрел туда, куда мчалась полуторка, крепко держась за передний борт:
- Как интересно! А дорога, правда, едет к нам! – Затем, обернувшись, он крикнул:
- Ой, глядите! Там что-то красное бежит за нами!
- Это лиса – ответил папа.
- Как интересно! – восторгался мальчишка.
- И чего так сильно удивился, как будто лис не видал?
- Но она всё время бежит за нами. Как будто она нас провожает!
Папа улыбнулся:
- Конечно, провожает.
- А ты помнишь, когда мы переезжали из деревни, за нашими санями долго бежал наш кот Васька. Он не захотел с нами переезжать, но зато провожал. Мне так жалко. Как он там без нас? – с грустью сказал мальчишка.
- Я тебя очень понимаю – ответил папа – А кошки вообще любят тот дом, в котором живут, и не любят переезжать.
- Я тоже любил тот дом, и мне тоже тогда не хотелось уезжать. Помнишь, как я тогда плакал?
- Помню. А почему сейчас не плачешь?
- Потому что едем на станцию, и на паровозе уедем далеко-далеко.
- А ты понимаешь, что мы отсюда уезжаем навсегда?
- Да, папа, понимаю!
- Ничего ты еще толком не понимаешь. Вот скоро станция, и там ты увидишь, наконец, настоящий паровоз с вагонами и много-много людей.
- А почему там много людей?
- Станция – это место, где люди встречают или провожают.
Задул ветер. Пошел густой мелкий снег, с ветром залетающий к ним под брезент. Мальчишка замолк. Дорога была долгой. Полуторку часто потряхивало, от ветра и снега становилось всё холоднее, и сидеть было уже невмоготу.
Мальчишка спросил:
- Пап, мы поедем на большом поезде?
- Да.
- А кто нас там, на станции будет провожать?
- Никто.
Мальчишка снова задумался:
- А встречать?
- Встречать нас будут, но не на этой станции, а на другой.
- А где та станция?
- На западе, сыночек, далеко-далеко…
2
Встретила их, усыпанная снегом, маленькая станция, выкрашенная в желто-серый цвет, с несколькими дымящими трубами, и окнами, равнодушно отражающими пристанционное пространство.
Как только они выгрузились, к ним, откуда ни возьмись, подошли два краснолицых мужичка в потрепанных валенках, ватниках и ушанках, и предложили помочь отнести тяжелые мешки и чемоданы.
- Какая огромная станция, и столько людей! – удивленно сказал мальчишка, когда они вошли в зал ожидания и нашли два свободных места в ряду скамеек, вместе сколоченных. На свободное место села мама, одетая в поношенное длинное толстое пальто и шерстяной коричневый платок, держа на руках хорошо укутанную младшенькую. Рядом села шустрая рыжеволосая сестрёнка, а мальчишка, приподняв ушанку, вечно наползающую на глаза, примостился с папой на большом чемодане, обмотанном толстой веревкой.
- Это называется «железнодорожный зал ожидания»» - сказал папа, копаясь в кармане фуфайки.
- А кого зал ожидает? – удивился мальчишка.
- Ожидает всех, кто в него входит – улыбнулся папа.
- Он и нас ожидал?
- Если бы он нас не ожидал, то как бы мы могли уехать на поезде?
Мальчишка удовлетворенно замолк. Мама стала кормить сестренок нарезанными ломтиками черного хлеба с тонким слоем маргарина. Мальчишка от еды отказался и всё озирался по сторонам. Народ терпеливо ждал открытия кассы. Папа, прежде чем стать в очередь за билетами, сказал мальчишке:
- Остаёшься главным по охране мешков и чемоданов, а самый главный ценный груз вручаю тебе в руки. Держи крепко, чтобы не разбить, и никому не давай, понял? – и передал ему нечто с тонким длинным верхом и большим округлым низом, упакованное в мешок.
- Это мамина гитара? – догадался мальчишка.
- Да, и ты, как старший, за нее отвечаешь головой – сказал, улыбнувшись, папа, и ушел к кассе.
Мальчишка обнял мешок с гитарой и задумался.
О том, что не надо ходить в новую школу, потому что привык к той старой деревенской, где училось всего 5 учеников, и была любимая первая учительница – добрая и внимательная Валентина Ефимовна. А в новой, поселковой – было много учеников, и все пацаны почему-то дрались. Он с горечью вспомнил, как к нему однажды пристал первый драчун класса, красивый белобрысый Вовка Белокопытов, и стал его дразнить «враг народа, враг народа, враг народа». Их тут же со смехом окружили одноклассники, с любопытством поглядывая в ожидании драки. Он оторопел от оскорбления и полез на Вовку с кулаками. Но тот увернулся, сделал подножку, запрыгнул на него, упавшего, и стал колотить по спине. Ему удалось вывернуться, столкнуть его с себя и быстро вскочить на ноги, но в это время зазвенел звонок. С криком «что тут за драка!» вошла учительница, быстро подошла к нему и больно схватила за ухо:
- Не успел еще освоиться в классе, а уже дерешься? Ну-ка собирай свой портфель и марш домой! И без родителей в школу не приходи!
Его больше всего обидело, что никто за него не заступился, хотя все школьники видели, из-за чего началась драка, и кто ее начал. Эта обида на учительницу, Вовку, класс – осталась, и в школу он ходил только потому, что было надо…
Мальчишка поглядывал на очередь к кассе, и тихо радовался, что в ту школу он уже не пойдет никогда.
Мысли его мгновенно отлетели, когда подошел папа:
- Всё, билеты куплены, и через пару часов придет наш поезд.
- Вот здорово! Скоро наш поезд придет! – воскликнул мальчишка, вскочив с чемодана, чуть не уронив свой мешок с гитарой.
- Оставь гитару возле мамы, а мы с тобой пойдем знакомиться с настоящим паровозом – сказал папа, взяв мальчишку за руку.
Они вышли на небольшой перрон с навесом и колоколом, укрепленным в стену вокзала. Был поздний вечер. Всё так же шел густой мелкий снег. За перроном тускло поблёскивали рельсы в несколько рядов с неярко светящимися тускловатыми железнодорожными фонарями. А вплотную за рельсами угрюмый черный лес, упирался вершинами в беззвездное темное небо. С левой стороны перрона на столбе светился фонарь. А с правой – стоял большой странный дом, с крыши которого спускалась труба.
- Пап, а что это за труба такая, вон на том доме?
- Это не дом, а водокачка. Возле нее останавливаются паровозы, и по трубе наливается вода в паровозные котлы.
- А зачем паровозам вода?
- У паровоза есть большой котел, он топится углем как печка. Вода в котле сильно нагревается, получается много пара, и этот пар крутит паровозные колеса. И потому эта огромная машина называется паро-воз. Возит вагоны паром. Понял?
Мальчишка кивнул головой.
Папа посмотрел на часы:
- Сейчас, – вот-вот придет поезд. Паровоз будет громко гудеть, дымить, грохотать колесами и сильно шипеть горячим паром. И я тебя прошу – не пугайся, а привыкай.
Они стояли на краю перрона, почти у самых путей. Мальчишка, узнав, что паровоз будет сильно шипеть паром, испугался, потому что однажды сильно обжегся паром от горячего чайника. Он попытался отодвинуться назад и попробовал убрать свою руку из папиной руки. Но рука папы крепко держала его.
И вот, из сплошной заснеженной темноты, словно из-за поворота, неожиданно появился огромный черный ревущий паровоз, с шумом выпуская из своих боков огромные облака пара, с дымящей трубой и мощным прожектором, осветившим всё, что было на перроне, и, словно приветствуя и радуясь, издал ошеломляющий трубный крик.
Мальчишка так перепугался, что, закрыв глаза, задергался, и закричал:
- Он нас сейчас задавит!
Папа прижал к себе мальчишку:
- Не бойся. Привыкай. Паровоз сейчас будет медленно проходить по рельсам мимо нас и остановится.
Мальчишка слушал шум останавливающегося грохочущего состава, и осторожно открыл глаза. Он видел, как паровоз, всё еще шипя и выпуская пары, с грохотом дернув несколько раз состав, остановился. Двери вагонов открыли какие-то тётьки и дядьки – в фуражках, с флажками в руках. Из дверей, со ступенек вагонов соскакивали и шли в зал ожидания пассажиры с чемоданами и мешками.
- Ну, что? Уже не страшно? – спросил, улыбаясь, папа.
Мальчишка, обнятый папиными руками, и переполненный увиденным действом, молчал, кивая головой.
- Вот ты и познакомился со своим любимым паровозом.
3
Неостановимо и монотонно пели железную песню колеса вагона, и лишь через какие-то известные только им промежутки, менялась их песня, и ритм.
Прошла ночь, и начался первый день дороги на запад.
Уже прошел утренний чай в стаканах с подстаканниками, с ложечками и блюдцами с голубоватыми кусочками волшебного сахара, что разносил молчаливый проводник, в тщательно застегнутом мундире, собирая за услугу копейки. Пассажиры ему улыбались, откусывали сахар, и с шумом прихлёбывали горячую воду, подкрашенную в коричневатый цвет. После чая вагон надолго стал шумным от возни пассажиров со своими сумками-чемоданами, от громких споров-разговоров о «секретаре никитке», об урожаях, о небогатых «жизнях» по своему местожительству.
Иногда пассажиры замолкали, глядя безучастными глазами в окна вагона, за которыми пролетали всё те же заснеженные леса с перелесками.
Но вот в вагон медленно вошла тетка в белом фартуке и белых нарукавниках, со словами «кому обед», толкая перед собой большую трёхэтажную тележку, заполненную алюминиевой посудой: большими кастрюлями, стопками тарелок и мисок, набором вилок-ложек и кружками для компота. Желающим, за денежки, она разливала в миски горячий суп, в тарелки накладывала картофельное пюре с котлеткой, поливая белым соусом, и, по желанию, наливала в кружки жидкий компот из сухофруктов. Никто не отказывался от горячей еды.
Пассажиры, после съеденного, разваливались на своих полках, о чем-то негромко переговаривались, укрываясь стирано-перестиранными простынями сероватого цвета. В вагоне было тепло, и из-под простыней видны были только противные голые пятки. Стоял тяжелый воздух от недавней еды, дыхания ртов, и давно немытых тел.
За всем этим, с верхней полки наблюдал примолкший мальчишка, впитывая в себя новые впечатления. Или, развернувшись, лёжа к окошку, следил за пролетавшими столбами с проводами, что медленно опускались и подымались от одного столба к другому. Другая верхняя полка досталась его вечно непоседливой, шустрой сестрёнке. Ей там не сиделось, она крутилась, постоянно слезала и залезала на полку, или пыталась побегать по вагону.
- Ну, что ты не сидишь спокойно, как твой брат? – спрашивала мама.
- Он большой, а мне там не интересно!
- Так, внимание! – громко сказал папа – Быстро все сюда ко мне! Сейчас мы проедем мимо большого памятного каменного знака, расположенного на границе двух частей света. На одной стороне будет видна надпись «Азия», а на другой – «Европа». Сейчас мы покинем Азию и появимся в Европе – закончил папа с усмешкой.
Все пассажиры дружно прильнули к окнам правой стороны вагона. Поезд снизил скорость, и долго был виден старинный красивый монумент, величаво стоящий на возвышении.
Мальчишка с тихим восторгом всматривался в эту красоту, он впервые видел подобное. Ему очень захотелось нарисовать увиденное, но не было под рукой его тетрадки для рисования, потому что она оказалась в каком-то из чемоданов, уложенных на третью багажную полку.
За немытыми вагонными окнами наступала темнота.
Пассажиры, поужинав из своих запасов, стали укладываться на ночь, и вскоре разноголосый храп полностью заполнил вагон.
Только в одном плацкартном отсеке не спали.
Мама, тихо напевая песенку, всё успокаивала хныкающую младшенькую. Шустренькая сестренка, наконец-то угомонилась, и молча улеглась на полке лицом к окошку. А папа, присев к столику, что-то в тетрадке писал остро отточенным карандашом.
- Папа – тихо произнес мальчишка, свесив с полки голову – А что ты там пишешь?
Папа, отложив карандаш, грустно улыбнулся:
- Вот, когда вырастешь большой, ты всё прочитаешь и поймёшь.
- Пап, а дай мне тоже карандаш с тетрадкой.
- А тебе зачем? – удивился папа.
- Хочу записывать названия станций. У них такие интересные названия!
- Ты это заметил? Молодец! – сказал папа, и протянул ему тетрадку.
Мальчишка положил тетрадку с карандашом перед собой у окошка, и лег, поглядывая в темноту, в которой изредка высвечивались сигнальные фонари или огоньки отдаленных поселений. Сестрёнка еще не спала и молча глядела в заоконную темноту.
- А давай с тобой вместе будем читать названия станций – предложил мальчишка, повернув голову к сестренке.
- Давай! – ответила она, повернувшись к брату – Но я быстро читать не умею.
- А я тебе помогу, и мы с тобой будем записывать в тетрадку, хорошо?
Сестрёнка в знак согласия кивнула головой, и стала внимательно смотреть в окошко, стараясь увидеть и станцию, и ее название.
Вскоре поезд, тихо скользя сквозь какой-то большой город, подъехал к очередной станции. И когда их вагон медленно проезжал мимо перрона, заполненного людьми с чемоданами, с огромным, ярко освещенным вокзалом, оба радостно и громко в один голос прочитали большую надпись «Челябинск».
- Да тише вы! А то всех разбудите! – отчетливо прошептал им папа – И вообще вам давно пора спать.
4
Первой записью в тетрадке мальчишки стало – «станции на дороге». И это ему так понравилось, что записывал, ниже, в столбик, все названия станций и полустанков, на которых останавливался поезд. Ему и сестрёнке нравилось целыми днями до позднего вечера валяться на полках, читать названия, и спорить, кто первым увидел надпись. Некоторые названия, записанные в тетрадке, мальчишка читал по нескольку раз потому, что они для него звучали очень необычно: Юргамыш, Пивкино, Биргульда, Мисяш, Чебаркуль, Миасс, Тургояк!
- Какое смешное название «Тургояк»! – думал мальчишка, а потом с сестренкой, смеясь и веселясь, они часто повторяли эти названия, коверкая их на всякие лады.
За Тургояком дорога стала сильно петлять, отчего поезд шел очень медленно, и даже иногда останавливался. Мальчишке было скучно в ожидании новых станций, и, чтобы не скучать, он прикрывал глаза, и, сквозь темноту полуприкрытых ресниц, ему виделись какие-то странные цветные картинки. Потом картинки темнели, и вместо них, возникая из темноты, постепенно проявлялись колесики часов с тикающим маятником, который превращался в медленно исчезающий маленький паровоз. А на его месте, как бы ниоткуда, вдруг возникали странные люди, умеющие медленно растекаться и исчезать в темноту, откуда неожиданно возникали красивые бабочки…
Мальчишка любил такое состояние, когда в его полуприкрытых глазах оживал другой странный мир. В такие моменты ему казалось, что этим миром он может управлять, как машинист паровозом.
Он очнулся оттого, что сестренка дернула его за рукав:
- Скоро новая станция!
Мальчишка вскочил и вслух с восторгом и упоением несколько раз прочитал - Златоуст!
- Папа! Смотри, какое красивое название – Златоуст! Правда, красиво – Златоуст! А что такое златоуст?
- Правда, красиво – ответил папа, маня его рукой – Давай полезай ко мне, и я тебе сейчас расскажу, откуда взялось это название.
Тихим голосом, чтобы никто не слышал, он впервые кратко рассказал о Боге, о рождении Мира, о рае и аде, об Адаме и Еве, о Мессии и его учениках, и про Иоанна Златоуста, в честь которого назвали город. Мальчишку потрясла история рождения нашего мира, но особенно – распятие Мессии. Когда папа закончил повествование, мальчишка спросил, вытаращив глаза:
- Пап, они, правда, забивали ему огромные гвозди в ноги и руки! И текла кровь?
- Ты ведь уже знаешь, и видел, что вокруг нас есть очень жестокие люди – тихо ответил папа – И что таким людям ничего не стоит обидеть или убить человека.
- Пап, ты говоришь, что он умер, а потом воскрес – всё еще не успокаивался мальчишка – Скажи, а почему сейчас люди не воскресают?
- Бог всё создал: и жизнь, и смерть. Пойми правильно, что так Богом заведено, и от нас на земле ничего не зависит.
- И мы тоже умрем? Помнишь, как тот дядька в деревне?
- Давай, мой любопытный, я тебе про это расскажу в другой раз. Договорились? – папа нежно приобнял мальчишку, похлопал по плечу – А сейчас, давай, лезь на полку и не прозевай следующую станцию.
Мальчишка молча полез наверх, долго там лежал и смотрел в окошко, пристроив свой подбородок на скрещенные руки. И вдруг он вспомнил, как однажды, мама с ним, еще совсем маленьким, пошла на похороны одного умершего дядьки, и, как ему стало страшно смотреть на худое бледное лицо с носом, торчащим над длинным ящиком, сколоченным из грубых досок. Вокруг ящика стояло несколько человек, и у всех текли слезы. Мама тоже плакала, крепко держа его за руку. Он тогда от испуга и отвращенья так сильно дернулся назад, что вырвался из маминых рук, и помчался домой…
5
Длинна дорога до Казани.
Мальчишка продолжал записывать наименования станций красивым крупным почерком, заполняя тетрадку – первую свою записную книжку. За это время он познакомился с несколькими пассажирами, соседями по отсеку, и узнавал – откуда, куда, и зачем едут. А он им, отвечая на вопросы, рассказывал про своё прошлое житьё-бытьё.
- Приготовься! – сказал ему папа – Сейчас ты увидишь самую большую реку в мире – Волгу.
О, Волга!
Поезд медленно и долго шел по мосту, так что мальчишка впал в оцепенение от вида широченной реки, берега которой с трудом просматривались. Он не выдержал и сказал:
- Я еще никогда не видел столько воды!
- Да, это одна из самых больших рек в мире. Но, кроме рек, есть еще и моря, в которых намного больше воды – сказал папа.
- А что такое море?
- Море – это когда ты стоишь на одном берегу, а другой берег не виден.
- Совсем-совсем?
- Совсем. И тебе кажется, что у моря другого берега вообще нет.
- А где же его другой берег?
- Он, конечно есть. А не видно потому, что до него тысячи километров – ну, как от нашей станции до Волги.
- Ничего себе! Это столько дней ехать до другого берега моря? – сообразил мальчишка.
- Не ехать, а надо плыть на корабле. Помнишь, я тебе рисовал корабль с парусами?
- Помню! Пап, скажи, а что видит человек, когда стоит на одном берегу моря?
- Видит широченную воду до самого неба.
- Одну только воду до самого неба? Как интересно!
Диалог закончился из-за того, что по вагону, крича «раки! раки! раки!» шел большой краснолицый мужик, держа перед собой большой поднос, накрытый скатеркой, на которой лежала горка чего-то страшноватого красного с длинными тонкими усами и непонятными лапками.
- Пап, а что это он несет? – спросил удивленно мальчишка, пятясь поближе к окну.
Мужик как раз оказался в их отсеке, и чуть ли не тыкая подносом в лицо мальчишке, пошутил:
- Ну, чё, берем к пивку, или как?
Мальчишка со страхом смотрел на эти дивные красные существа. Папа, увидев испуганные глаза мальчишки, сказал, немного отодвинув поднос мужика:
- Не бойся, сынок, это раки, они уже сваренные, и потому очень красные от кипятка.
- И не кусаются – сказал мужик, взял одного крупного рака, и протянул его мальчишке.
- Дядь, не надо, уберите его – замахал руками мальчишка.
После Волги дорога пошла веселее. На разных станциях часто заходили всякие продавцы, предлагая пассажирам свой товар. Одна тетка торговала большими коричневатыми пуховыми платками, приговаривая: «В таком платке не страшны и сибирские морозы». Мама долго примеряла такой теплый мягкий платок, но цена была для нее велика, и она, возвратив, ответила:
- Спасибо, но сибирь мне уже не нужна.
Один длинноволосый бородатый дядька с сумой на плече, играл на гармошке, и высоким громким голосом пел: «По диким степям Забайкалья, где золото роют в горах». Приостанавливаясь у очередного отсека, он замолкал, и, протягивая фуражку, просил: «Помогите собрать на билет, до матушки никак мне не добраться». Получив небольшую денежку, он шел дальше, продолжая свою тягучую заунывную песню. А другой смешной лысый дядька останавливался у отсеков, показывал фокусы на картах, предлагая сыграть, а если никто не реагировал, то предлагал купить детям свистульки со звуком «уйди-уйди» или трубочку с коробочкой, из которой он делал большие пузыри. Пузыри разлетались и лопались.
Мальчишке всё было так интересно, что он не заметил, как пролетело много станций, которые так и не были записаны в его записной книжке.
Поздно вечером папа сказал:
- Достань гитару из мешка, а мешок отдай маме. Ей он сейчас будет нужен. Завтра приезжаем в Москву.
Мальчишка давно знал это волшебное слово. И перед сном он лежал и долго про себя повторял «Москва… Москва… Москва…».
6
Казанский вокзал сразу же окунул их в своё огромное пространство гула, криков, толкающихся и, снующих в разные стороны, спешащих людей и носильщиков. Казанский вокзал – это огромный котел человеческих судеб, радостных встреч, слез и разлук. Ошарашенный мальчишка, тесно прижав к груди обнаженную гитару, удивленно озираясь по сторонам, шел рядом с тележкой носильщика, груженой их пожитками. С трудом и с криками «берегись!», проталкиваясь по огромному перрону, носильщик ввёз в зал ожидания тележку, и остановился у длинных рядов со скамейками. Разгрузили тележку и сели, а папа ушел за билетами к кассовым окошкам, у которых стояли длинные очереди.
Мальчишка, сидя с гитарой, все еще разглядывал огромный гулкий зал с высоченными колоннами. Потом его глаза поднялись вверх, и он залюбовался потолком, росписями и узорами лепнины. Неожиданно возле него остановились двое в кирзовых сапогах «гармошкой»:
- Эй, пацан! – прохрипел один из них, с погасшей в зубах папироской. – Твоя гитара?
Мальчишка, увидев этих страшноватых и угрюмых верзил, лишь кивнул головой.
- А дай-ка нам поиграть.
Мальчишка крепче прижал к себе гитару и отрицательно замотал головой.
Верзила удивился:
- Это почему?
И тут вернулся к мальчишке голос:
- Папа не велел.
- А где твой папа?
Мальчика кивнул в сторону касс, еще сильнее прижимая гитару.
Другой верзила неожиданно наклонился к нему, обдав его перегаром:
- Ты не бойся, дружок, мы ее не заберем, а вот тут рядом поиграем – и взялся за гриф.
Мальчишка попытался выдернуть гитару из его лапищи, но тут подошел папа, и громко спросил:
- Зачем у сына отбираете гитару?
Верзила выпрямился, вяло улыбнулся:
- Да вот хотел с приятелем одну песенку тут спеть, разрешите?
- Ладно, если только тут.
Верзилы, взяв гитару, присели на свободные места и затянули «таганка… я твой последний арестант, погибли юности талант…». Пели они тихо и задушевно. Мальчишка вслушивался в слова, и никак не мог понять, за что их вроде бы посадили, а они вот тут, на вокзале.
Верзилы, увидев милиционера, идущего прямо на них, отдали гитару и быстро исчезли в толпе. Папа, посмотрел им вслед и сказал, что надо перебираться на другой вокзал, потому что только с другого вокзала идет дорога на запад.
Малыш с восторгом смотрел на Москву из окна автомобиля с шашечками на дверцах. Он увидел, как толстый таксист нажал на какой-то рычажок, и вдруг понеслась задорная песня: «Утро красит нежным цветом стены древнего кремля!» От этой песни, пролетающих мимо высоченных домов с тысячами окон, от скорости автомобиля – у мальчишки закружилась голова. И ему так захотелось крикнуть всем пешеходам что-то хорошее. Но он этого не сделал, потому что он помнил слова папы: «Радость надо уметь прятать от людей, как белка прячет на зиму шишки».
По дороге на другой вокзал, папа спросил таксиста, сколько будет стоить проезд.
- Рублей 500, плюс минус.
- Дорого берете – ответил папа.
- Беру как все, цену не я назначаю, а дорога, чем дальше, тем дороже – добродушно ответил таксист.
- Понятно… Но вот не знаю, хватит ли мне денег для оплаты.
Таксист резко затормозил:
- Ну, знаете ли! Посчитайте свои деньги, если вам их не хватает для оплаты услуги, то попрошу освободить машину.
Папа пересчитал денежки и понял, что на такси не хватит. Затем достал из штанов серебряные карманные часы, и, держа за цепочку, спросил:
- Скажите, а вот этого за проезд хватит?
Таксист, увидев красивые часы, взял и приложил к уху:
- Но они не ходят – безразлично сказал таксист.
- Знаю. Надо сменить простую пружинку от любых карманных часов, как сказал мне часовщик. Но я тогда не смог заплатить за мелкий ремонт. Смотрите, они, как новенькие, из чистого серебра и есть клейма высокой пробы. Прочитайте, там написано, что часы изготовлены в 1895 году, в Голландии.
- Таксист, открывая все сверкающие крышечки часов, и читая все надписи, наконец, удовлетворенно произнес:
- Ладно, поехали – и положил часы в карман.
Пока такси двигалось к вокзалу, мальчишка подумал, что никогда не видел у папы этих часов. Откуда же они у него? А может, привез ему дядя Петя – мамин брат, когда он три года назад у них гостил? – вспоминал мальчишка.
7
Другой вокзал оказался таким же шумным и многолюдным. Мальчишка, не выпуская из рук гитару, так устал от дороги, от первого вокзала, от толчеи, от верзил и такси, что почти не обращал внимания на происходящее.
Наконец, они сели в вагон поезда, идущего конкретно на запад. Долго устраивались в своем отсеке, раскладывали нужное им в дороге. Мальчишка сразу же полез на верхнюю полку и замер, закрыв глаза. От усталости у него в мозгу все еще мелькали какие-то лица, вагоны, паровозы, тележки, рельсы с фонарями, и огромная водокачка с льющейся водой из своей кривой трубы. Его отрезвил папин голос:
- Смотри, что я тебе купил – и папа протянул ему книжку.
Мальчишка мгновенно сел, и прочитал название: «Серебряные коньки». Ах, как он мечтал о коньках, когда папа рассказывал о них, и рисовал ему в тетради маленьких человечков на коньках!
- Папа, а про что книжка?
- Ты же читать умеешь? Вот и узнаешь – улыбнулся папа.
Мальчишка открыл книжку и начал читать.
«Много лет назад в одно ясное декабрьское утро двое бедно одетых ребят стояли, пригнувшись к земле, на берегу одного замерзшего канала в Голландии. Солнце еще не взошло, но серая пелена на горизонте уже разорвалась, и ее края зарумянились, озаренные малиновым светом наступающего дня. Почти все добрые голландцы покоились в мирном утреннем сне. По каналу, покрытому гладким, как стекло, льдом, время от времени пробегали на коньках люди: то крестьянка с туго набитой корзиной на голове, то бойкий юноша, который спешил в город на работу и, проносясь мимо дрожавших от холода ребят, строил им добродушную гримасу.
Между тем эти двое – брат и сестра – пыхтя и напрягаясь, привязывали себе что-то к ногам – не коньки, конечно, нет, – а просто деревянные полозья, грубо обточенные и стесанные книзу, с дырками, через которые были продернуты ремешки из сыромятной кожи. Диковинные коньки сделал себе и сестре Ханс – так звали мальчика…».
- Папа, а что такое Голландия? – свесив голову вниз, спросил Мальчишка.
Папа, отложив свою тетрадку с карандашом, ответил:
- Есть такая маленькая страна Голландия далеко-далеко на западе.
- Скажи, а почему ты отдал таксисту часы, которые не показывают время?
Папа внимательно, изучающе, посмотрел в глаза мальчишки:
- Скажи, пожалуйста, как ты думаешь – нужно ли мне остановившееся время?
Мальчишка молчал и понимал, что на этот вопрос он не сможет ответить. Знал он точно – то, что навсегда останавливается – это плохо. Он видел, как сломанные машины и трактора останавливались навсегда и покрывались ржавчиной. Он соображал, как ответить папе:
– Папа, мне не нравится такое время.
Мальчишка решил сменить разговор:
– А паровоз нас в Голландию довезет?
– Нет, туда наши паровозы не ездят, потому что там узкие железные дороги, и наш паровоз может остановиться, и в землю провалиться. А почему ты спросил про Голландию?
– Как жалко, что туда не ездят наши паровозы…
– А почему жалко?
– Я бы там тоже научился делать себе коньки…
– Я понял. Про Голландию ты уже вычитал из книги – улыбнулся папа – Ладно, иди читай дальше, будет еще интереснее.
Мальчишка кивнул и снова окунулся в чтение:
«Мать Ханса была бедная крестьянка, такая бедная, что она и подумать не могла о покупке настоящих коньков для своих детей. Но, как ни грубы были эти полозья, они дали возможность детям провести много веселых часов на льду. А сейчас, когда, стараясь надеть их, наши юные голландцы изо всех сил дергали за ремешки застывшими красными пальцами, и так согнулись, что чуть не касались коленей сосредоточенными лицами, и никакие несбыточные мечты о стальных лезвиях не омрачали их радости…».
Уже было темно, в вагоне проводник выключил освещение.
Мальчик отложил книжку, и подумал, что они с сестренкой очень похожи на тех детей из книжки. Но у тех есть самодельные коньки, а у них нет. Ничего – подумал он – Как только приедем, я найду хорошие палочки и веревки, и сделаю себе и сестренке отличные коньки. Вот только разрешил бы папа пользоваться его ножичком, который режет «как по маслу».
С утра мальчишка с сестренкой веселились оттого, что трудно было пить чай в качающемся вагоне. И каждый глоток давался с трудом и смехом, чай расплёскивался из стакана, или слетал с губ брызгами от хохота.
После завтрака он полез на полку читать свою книжку про мальчика Ханса и коньки. Мальчишка потерял интерес к станциям, к самой дороге, ко всей жизни вагона. Он все больше влюблялся в этих голландских детей, им сопереживал, и часто откладывал книжку, чтобы про себя мысленно повторить и оживить прочитанное в придуманных им картинках. Книжка, хотя она была очень грустной, ему очень нравилась, и трудно было оторваться на обед и ужин.
Но вот пришла ночь.
Перед сном папа с мамой необычно засуетились, собирая всё, разбросанное по полкам, и даже забрали у него книжку, чтобы упаковать в чемодан. Мальчишка, глядя с полки на эту суету, спросил:
- Что, скоро снова выходим?
- Выходим мы завра с утра – ответил папа.
- Завтра будет запад?
- Нет, мой дорогой. Завтра будет наш город, который ждёт нас на западе нашей огромной страны.