Все смешал Гриха в доме семьи Желторотова. Впрочем, так было всю жизнь, сколько он себя помнит. А про дом и семью Желторотова… Не было никакого дома у Желторотова: пропил он свою квартиру еще в начале перестройки, и семью свою пропил, да и семьи никакой не было - кому нужен пьяница.
Литературный ресурс
— В послевоенной-то, голодной жизни одна надежда на сны была, но и тут я не сыскал покоя, — подвыпив, жаловался дед. — Из ночи в ночь стальные Христы так буравили голову, что желудок от страха сводило. Кресты с неба, будто дождь, сыпались с дымом и огнем. А ведь еще старики наши говорили: настанет время, когда люди начнут падать с неба. И вот началось…
Человеческим законам неподвластные пока, над Кожевенным кордоном вечереют облака. Собираясь у излуки, вечереют надо мной - выше боли и разлуки, выше радости земной. Если к облаку подняться по закатному лучу, то такие песни снятся - просыпаться не хочу. То ли эхом, то ли стоном отзывается строка: над Кожевенным кордоном вечереют облака.
Поэт Виктор Мостовой – легендарная личность для родного Стаханова, города, жителям которого привычен тяжёлый труд в шахте или на заводе, и где поэты встречаются не чаще, чем шахтёры на модных литературных вечеринках. Тем более такие поэты, чьи книги издаются в Москве и Киеве, а стихи публикуются в столичных журналах и газетах (одно название «Литературная газета» чего стоит!), на страницах международных литературных порталов, таких как «День Литературы», «Камертон», «Сетевая словесность»…
Он приехал в Штаты по приглашению,как специалист изготавливающий дефектоскопы, определяющие качество и неразрушимость металлов,т.е. он их собирал по чертежам инженеров ,тех пяти человек,которые приехали вместе с ним. И эта делегация профессионалов должна была пять месяцев объяснять американцам технологию производства данных, необходимых приборов.
Просто невыносимый храп. И холод – странный, самого мерзкого свойства: под одеялом топка, в голову сквозит из окна, а мокрую спину как будто шлепают ледяные лапища морозного воздуха. Поэтому когда Кукушкин посмотрел на часы и увидел, что до прибытия остается полчаса, он понял, что его потугам хоть на сколько отойти ко сну пришел конец.
В моем дворе горка покатая и некрутая. Для получения настоящих острых ощущений мы пацанами бегали в соседний двор, где уклон не меньше сорока пяти градусов, и разгон получался что надо. Катались и на санках, и на «тарелках», стоя на ногах, лежа головой вперед на животе, лежа головой назад, подобно спортсмену санного спорта, ныряя вниз щучкой, сидя на картонках и просто на пятой точке.
Стоял бесснежный, пасмурный декабрь. Но был канун Рождества – сезон веселый и светлый. Витрины магазинов сверкали новогодними украшениями, серебром и золотом мерцали елки. А с наступлением ранних сумерек на домах, на деревьях – повсюду – зажигались гирлянды разноцветных огней. Люди толпились в магазинах, выбирая подарки; звенела рождественская музыка, то легкая и веселая, то задумчивая, но все равно веселая. Всё в эти дни дышало праздничным теплом и любовью к жизни.
Обыкновенным морозным утром, в казенном доме, в тесной комнате, за стеной которой располагалась поселковая почта, взрослые и дети быстро собирали свои пожитки в чемоданы да мешки. Затем, угомонившись, присели «на дорожку», еще раз внимательно – дабы чего не забыть – оглядели опустевшую комнату, в которой прожили не самое счастливое время.