Когда все постыло и гадко, И к миру пропал интерес, Иди к деревянной площадке, Чтоб сбросить унынье и стресс. Там пары от счастья смеются И в очи друг другу глядят, То в тесных объятьях сольются, То взявшись за ручки летят
Литературный ресурс
Семейная сага… Вероятно, так можно охарактеризовать роман Михаила Аранова «Баржа смерти», в котором идёт речь об истории двух поколений семьи Григорьевых, ощутивших в своей судьбе весь ужас «мгновений роковых». Ими была богата первая половина двадцатого столетия, вместившая в себя кровопролитные войны и революции, годы разрухи и террора, печали, скорби и, в то же время, неистребимого энтузиазма и отчаянной веры в небывалое светлое будущее. Казалось бы, «дела давно минувших дней».
В одном из интервью писатель Юрий Буйда назвал свою книгу «Стален» некой разновидностью плутовского романа. Но главный герой – талантливый литератор Стален Игруев, проходящий путь от начинающего до известного в определенных кругах, не очень, на мой взгляд, похож на плута, мошенника или авантюриста. Он - скорее наблюдатель, зачастую, невольный участник событий, не отказывающийся ни от добра, ни от зла, но при этом настойчиво стремящийся понять и проанализировать суть происходящего и происходившего.
Замечательный Евгений Рейн написал: «Мне скучно без Довлатова». Думаю, что с ним солидарны миллионы читателей, любящих и ценящих талантливую прозу Сергея Довлатова, даже если они, в отличие от Евгения Борисовича, не имели счастья личного общения с остроумнейшим и оригинальным автором «Чемодана», «Заповедника», «Соло на ундервуде» и других незабываемых и неповторимых повестей и рассказов.
Какой классный мужик! Честный, порядочный, справедливый… Это главная мысль, которая появилась у меня после прочтения мемуарного романа Евгения Гришковца «Театр отчаяния. Отчаянный театр». Причём, относится она и к герою романа, и к его автору, что, в общем-то, одно и то же, ибо автор пишет о себе. Мне действительно очень симпатичен этот человек, предельно искренне рассказывающий о себе, о своей жизни, начиная со школьных лет, о мучительных поисках самого себя и своего места в этом зачастую недобром и лживом, но всё равно прекрасном мире.
В ночь перед поездкой в паспортный стол Василий Богатырь увидел страшный сон. – Будто трактор мой, сороковка, с которого не слазаю, как в шесть лет батя усадил, – рассказывал тревожным, дождливым утром он фотокарточке, – с ума сошел. На старом пожелтевшем снимке матушка его Нина Ильинична смотрит на сына сквозь мутное стекло в деревянной резной рамке. Ласково смотрит, понимающе, из-под цветастой косынки.
Ветер разнес по поселку слух: на карьере кто-то утонул. Юля, дочь Светы, малярши из ЖЭКа, рассказала матери, что подружка Оля ходила загорать с родителями и встретила одноклассника Гришу Заику, тот сказал, что по берегу с утра новость гуляет, будто кто-то видел, как какой-то парнишка нырнул и больше не появлялся. Пропал.
Сомкнутые веки, как театральные портьеры, отделяют зримое от незримого. Как роллеты, ограждающие явное от неявного. Взмывает душа вослед за мириадами разноцветных брызг, как за воздушными шарами, которые складываются в «лечу-у-у!». И солнце смеётся навстречу нам. А мы – ему, и наши тонкие верёвочки становятся всё тоньше. Связь с действительностью слабеет.
С утра Маша заехала за клиентами – они подыскивали двухкомнатную квартиру. Дама церемонно представилась, – Лидия Васильевна, - и села впереди, муж приветливо улыбнулся и с этого момента не умолкал всю дорогу, несмотря на донимавшую его одышку и непрерывное одёргивание жены: «Митя. Я тебя прошу». Сама она хранила молчание, с любопытством разглядывая мелькающий за окном довольно однообразный городской ландшафт.