* * *
Да, в древности знавали власть
Реченных слов, а наши чада
Латиницей марают всласть
Лифты, подъезды и фасады.
Ну почему, в конце концов,
Мы на английском помешались,
Когда на языке богов
Друг с другом пращуры общались?
У них ведь даже части тел
Звучат как!.. Посудите сами —
Ведь предок наш устами ел,
Зеницами глядел, перстами
Пот утирал с чела, с ланит.
Сейчас он был бы инороден
Меж нами, как метеорит
Средь корнеплодов в огороде.
Понятно, что они — не мы,
А мы лишь слабое подобье.
Во тьме мы, как сомы, немы,
Глазеем грустно исподлобья.
Слова одалживая у
Романских языков, германских,
Мы бессловеснее Муму,
И молчаливей, чем Герасим
Вот почему мы все в долгах,
Вот почему больны, недобры.
«Мы погибоша, аки обры»,
В чужих растаяв языках.
Крепость Карела в Приозерске
Вуоксы дикой спесь,
Да Ладожский разлив.
Когда-то предки здесь
Еловый лес свалив
И рвы вокруг нарыв
Твердыню возвели,
И крепость, как нарыв
Бугрится из земли.
Во мгле сырых годин
Здесь Рюрик умирал,
Здесь Новгород один
За русских отвечал,
Здесь шведы били нас,
И шведов били мы!
Лампады свет не гас
Среди чухонской тьмы.
И пугачевских жен
Всю жизнь гноили здесь,
И декабристов стон
Хранит окрестный лес.
Нет больше эполет,
Лишь пара муляжей
Мортир петровских лет
Вход стерегут в музей.
Ров сильно обмелел,
Детинец мхом порос,
Но помнит щебет стрел
Любой стены откос.
Карела в полный рост
Смеется небесам,
Как фига прямо в нос
Заносчивым векам.
* * *
Пой, хоть время прекратится,
Пой, на то ты и певица,
Пой, душа, тебя простят.
Арс. Тарковский
Стих свежий, как порез,
Хоть лет ему немало,
Без дураков и без
Малейшего обмана.
Он сделан без гвоздей,
Почти как церковь в Кижах.
Такой живет скорей
В сознанье, а не в книжках.
Коль автор не прощен
Был за него Всевышним,
То нам какой резон
Писать все, что мы пишем?!
* * *
Щеголяешь любовью к отчизне,
Демонстрируешь всем напоказ…
Это глупо, мой друг, по причине
Очевидности темы для нас.
О любви не кричат всенародно,
И любовью не хвастают всем.
А когда ее сколько угодно
Можно мазать на строчки, что крем,
Возникает большое сомненье,
В том, что искренен данный поэт,
В том, что он пред собой откровенен
И что скрытой корысти в нем нет.
Ты о Родине денно и нощно
Легкомысленно не говори.
Если чувство глубинно и мощно,
Стих им светится сам изнутри.
* * *
Художник кисть о холст небрежно трет,
Как перед дверью ноги вытирает.
Звонок — ему немедля открывает
Картину, как квартиру, хитрый Черт.
Себя Художник скромно там ведет.
Он только гость в картине, не хозяин,
Осматривает с трепетом дизайн
И с Чертом по бокалу крови пьет.
Момент прощанья настает, и вот
Художник прочь выходит, долго щурится,
Покамест не оденется натурщица
И драпировку не снесут в комод.
* * *
Зачем столько лет я писал, хоть убей не пойму,
Ни сердцу подмога, ни радость больному уму.
Кого я спасал, и кому я стихом помогал?
Что толку с того, что я это сейчас написал?
Отныне позорным я буду считать рифмовать.
Как вспомню, так вздрогну, чем занят был целую жизнь
Извел кубометры лесов на тетради свои,
Жег свет по ночам, не дал жизни любимой жене.
Чего я добился? Чтоб я еще раз написал
Амфибрахием!
Пусть отсохнет моя рука.
Да ни в жизнь!
На заводе лучше нарезать гайки,
Напиваться с получки, горя не зная.
* * *
Как ты дрожишь, кладя себя на плаху
Любви, которой даже и не знаешь,
И по утрам, надев его рубаху
Ему приносишь с булочками кофе.
Что ж, может это все того и стоит,
Но я открою маленькую тайну —
Все трын-трава, котенок, все пустое,
Тебя не любят… только вожделеют.
Но все-таки, пусть ты мне не поверишь,
Скажу я, что и этого не мало.
Поймешь, когда немного постареешь,
Когда, что характерно, будет поздно.
ОПЫТ
Славе удалили гланды,
В ночь под Новый Год,
За окном растут гирлянды,
И салют цветет.
Сохнет рот, но можно только
Влажный бинт сосать.
Так от крови в горле горько –
Невозможно спать.
Он к стеклу прижался носом,
Глаз не отвести.
Руки сини, ноги босы,
Господи, прости.
Он тихоня, не проказник,
Чей-то внук и сын
Будет первый в жизни праздник
Проводить один.
За окном смешки и топот,
Вспышки и пальба.
Это самый ценный опыт,
Слава, у тебя!