Всероссийский фестиваль авторской песни имени Валерия Грушина, международный «Грушинский» фестиваль, легендарная «Грушинка» – каждое из этих названий непременно отзовётся в сердце любого любителя бардовской, самодеятельной, авторской песни и властно напомнит нам о самой ненасыщаемой потребности человека – тоске по братству, по причастности общей судьбе. По крайней мере, так в это хочется верить!
Нам, уверенно шагнувшим в XXI век, может сейчас показаться наивным и смешным на вселенском людском торжище любое теоретическое построение о самом смысле явления авторской песни. И всё же рискнём и вернёмся в век XX –й, откуда она, если можно так сказать, «есть и пошла».
«Хрущёвская оттепель», «шестидесятники», «стадионные читки стихов» и, наконец, первый фестиваль в Жигулях, в Каменной чаше – ведь всё это было, и всё это было с нами. Примем на веру максиму, что времена для поэтов, поэзии и её любителей всегда одни и те же, и ценителей изящной словесности всегда было не так уж и много. Площадной, популистский характер «громких читок» повлиял на поэзию куда сильнее цензуры и «внутреннего редактора». Поэзия утратила ореол аристократизма и пошла по пути упрощения, адаптации к уху толпы. Это привело к абсурдной ситуации, когда поэтов стало значительно больше, чем читателей, а обсценной лексики в стихах больше, чем на улице, где до сих пор многие всё же стесняются громко материться.
И в этой ситуации авторская песня явилась не столько альтернативой площадной поэзии, сколько её рыночным конкурентом. Но и она не избежала искушения быть «властительницей дум».
Наиболее точно, на наш взгляд, охарактеризовал этот феномен М. Харитонов: «... для того, чтобы бардовская песня существовала, нужны следующие вещи. Во-первых, поэт, не обязательно хороший, даже лучше, чтобы средний, понятный. Во-вторых, этот поэт должен уметь петь, не обязательно хорошо, даже лучше, чтобы плохо, чтобы голос нормально ложился на магнитофонную запись без особых потерь красоты при многократном переписывании. И играть – как вы уже догадались, не обязательно хорошо, желательно, наоборот, просто, чтобы желающие смогли подобрать аккорды».
Были ли Б. Окуджава, М. Анчаров, Ю. Кукин, В. Вихорев – любой может продолжить этот ряд по своему вкусу – гитаристами, певцами и поэтами? Каждый по-своему ответит на этот вопрос. Мы же здесь согласимся с тем, что «поэтическая» доминанта, возросшая на дрожжах массовости, стала доходить до читателей и слушателей, минуя специализированные экспертные, а иногда и охранительные препоны. Число читающих и слушающих ради самого процесса чтения и слушания выросло до эпических размеров. И всё-таки, справедливости ради следует отметить, что в предлагаемых обстоятельствах авторская песня уверенно заняла нишу, совпадающую с интеллектуальной. При средних зачастую стихах и музыке она заставляла и заставляет сопереживать и думать, как говорится, - хватает за живое, поскольку согрета живым дыханием.
Применительно к нашей теме приведём слова Б. Окуджавы: «Собирались, скажем, человек пятьсот, из которых пятьдесят знали, на что и зачем они пришли. А 450 было любопытных».
При этом многие барды лукавили, сетуя на то, что их не печатают. А, может быть, и они сами не совсем понимали разницу между словом устным и словом печатным? Бог весть.
И вот случилась свобода. Печатай, что хочешь! И напечатали. Но бумага, как оказалось – штука довольно подлая. Она и разоблачила всё, что исполнительство камуфлировало интонацией и личным обаянием. И, куда деваться, авторская песня потихоньку, по шажку двинулась по пути угадывания запросов и потребностей своих адептов. И во весь рост поднялась проблема созависимости между авторами и слушателями, с которой мы и вступили в новый век.
Сейчас, когда для большинства не существуют вопросы «где жить?» и «что есть?», на передний план выходит, на наш взгляд, вопрос не менее важный – «зачем?». Новый век есть новый век, и его голос – голос нового поколения.
Подлинная революция духа требует тотальности, космической всеобщности и всечеловечности. И что же мы видим? Мы видим паталогическую сиюминутность, энциклопедичность общеизвестных мест, стремящихся к канону торжествующей приблизительности. Почти совсем исчезла социальность. И тому есть объяснение: любое приближение к социальной тематике выдаёт в нынешнем авторе ограниченность человека толпы, отягощённую отсутствием спасительной прививки классической литературой. И никак иначе. Замахнувшийся на «большее» в искусстве автоматически получает «меньшее» в популярности. А успеха и признания хочется. Хотение, не связанное моралью – страшная сила.
И здесь мы подходим к выбору, который автор, хочет он того или не хочет, всё равно делает – убедить или угодить?
Что такое «Грушинский» фестиваль? «Грушинский» фестиваль – это традиция, заложенная в далёкие годы. Традиции принадлежит вечность – это значит, что «Грушинский» фестиваль – вечен. Б. Кейльман, Б. Есипов, В. Шабанов и блистательная плеяда старых «грушинцев» – носители этой традиции и воспитатели её продолжателей. Любой фестиваль, где бы он ни проходил и кто бы его ни организовывал – по факту фестиваль «Грушинский», поскольку фестивальные традиции были заложены на берегах Волги, людьми, влюблёнными в своё дело. Они посвятили этому служению жизни. И эта традиция непрерывна и непреодолима.
Нас много, и мы разные. Мы пишем, поём, играем, любим, ненавидим – мы народ авторской песни. Быть частью такого народа – великое счастье, руководить этим народом, пусть даже в течение одной июльской недели в году, - тягчайший крест. Пожелаем Б. Кейльману и его товарищам удачи. Да будет так!