Ольга Заболотная, литературный критик (г. Харьков)
Бог наградил Виктора Шендрика уникальным поэтическим даром. И, возможно, в нагрузку или, может быть, в качестве противовеса дал ему болезненное ощущение быстротечности времени. Стихи Виктора в полной мере отражают эту связку. В принципе, большинство мыслящих людей в той или иной степени ощущают и, как им кажется, болезненно переживают противоречие между бесконечным и конечным. Но лишь поэтам дана милость по-настоящему страдать и мучиться от его неразрешимости. Естественно, не всем. Некоторые находят возможность заключить с Богом компромиссное соглашение, и тот ослабляет удавку на шее творца.
Виктор Шендрик не способен в творчестве на компромисс. Даже с Богом. Возможно, это бунтарство и подвигло Господа на то, чтобы продлить его поэтический возраст и таким образом заставить подольше страдать. С той же целью он дал поэту возможность много, плодотворно и талантливо писать.
В аннотации к стихотворному сборнику «В зале ожидания» (2008) сказано: «Похоже, перед нами фрагмент одной большой книги, которую Виктор Шендрик пишет не один десяток лет». Какие же ещё главы можно прочесть в этой «большой книге»?
Пять поэтических сборников: «Песни капитулянтов» (1993), «Время – ночь» (1995), «Вавилоны» (1997), «Визиты в плохую погоду» (2000), «Мир выжил…» (2003), упомянутый «В зале ожидания» (2008). Стихи очень разнообразны по темам и формам, многие из них стали песнями украинских и российских бардов. Здесь можно найти венки сонетов, стихи со сносками, «святцы», посвящённые женским именам, проникновенную интимную лирику и гневные строки социального, гражданского звучания.
По его собственному утверждению, он пишет, используя традиционные формы, ничего не желая знать о модернизме и постмодернизме, и главной темой считает классическую тему русской литературы: жизнь, или совместимость с жизнью, маленького человека.
В какие-то моменты Виктор начинает понимать, что поэтическая масштабность и социальная громогласность ведет лишь к субъективизму и банальности, и углубляется в собственные ощущения. В те неповторимые мелочи жизни, к которым дано было прикоснуться обнаженной душой. И вот тут-то и проявляется его истинный поэтический дар тонкого и глубоко чувствующего лирика:
…В плену смятения и лжи,
Среди гирлянд бумажных
Слабеет зрение души…
Почерк поэта узнаваем – точность, метафоричность, остроумие и глубина мысли.
Представляюсь, возлюбив хорей,
Виктор Шендрик, инженер-расстрига.
«Инженер-расстрига» и стихи пишет лаконично и обдуманно, изящно и конструктивно. Особенной любовью у почитателей пользуются юмористические и сатирические стихи, где Виктор использует разнообразные пласты русского языка – литературный, разговорный, научный.
Я – ремесленник, словотёс,
И готов предъявить мозоли.
Традиции русского стихосложения, темы и образы поэтов Сергея Есенина и Владимира Высоцкого нашли продолжение в творчестве донбасского «словотёса». Шендрик и не скрывает свои литературные предпочтения, эпиграфом или цитатой отсылая читателя к стихам классиков.
Как часто главными недостатками лирических стихов многочисленных авторов являются пошлость и банальность. Виктор Шендрик так тонко чувствует грань между лиризмом и банальностью, что почти отказался от употребления слова «любовь» в своих стихах и, пожалуй, они только выиграли от этого.
Счастье у него приходит на смену любви, поглощает ее, как более обширное понятие.
Конечно же, счастье может быть невзрачным и кратким, обманчивым и зыбким. Более того, именно таким оно и должно быть. В его основе, по мнению поэта, лежит тепло, прикосновение, утихомиривающее «души скулеж»:
…Одного желания тепла
Не хватает убаюкать душу.
Кажется, что еще один рывок, еще одно усилие и счастье будет бесконечным и вечным. А время ставит пределы этому хотению:
…Я счастья отжелал, в конце концов,
Так ничего и не узнав про счастье.
Но у человека, пока он жив, остается надежда. Именно она и питает наши силы, несмотря на кажущуюся абсурдность окружающего мира. Виктор Шендрик бескорыстно дарит нам эту надежду, это тепло, прикасаясь к нашим душам своей «скорбящей душой» ‒ наивной и нежной «подковкою Серебряного века».
Надо заметить, что Виктор Шендрик – прекрасный чтец, и на фестивалях бардов и поэтических вечерах его стихи всегда находят отклик и у слушателей.
В большой книге творчества у Виктора Шендрика есть и солидная прозаическая часть. Это «городская проза» «Экивоки», повесть «Двенадцать дней свободы» и авантюр-но-исторический роман «Был городок». А так же множество рассказов и миниатюр, регулярно печатающихся в донецком журнале «Отражение», но ещё не изданных единым сборником.
Что же объединяет их? Тема Города. Это – не булгаковские Киев или Москва, не Ле-нинград или Таллин Довлатова, это – некий небольшой провинциальный город. То ли Артемовск Донецкой области, в котором проживает автор, то ли Сергеевск, где живёт герой повести и рассказов Вадим Капитонов, то ли город-застава Успенск, который «и был на Руси».
Этот собирательный образ Города с его жителями, бедами и радостями знаком нам и очень-очень близок. Это наши дома, улицы, подъезды, детские площадки и магазины – хорошо знакомая и приевшаяся среда обитания. Надо обладать особым восприятием и острым писательским зрением, чтобы из нашей «бытовухи и повседневки» выудить сюжет для рассказа. Узнавая себя, смеясь и переживая вместе с Шендриком эпизоды нашей жизни, мы начинаем задумываться о самом сокровенном – смысле жизни, тайнах любви, причудах судьбы и предназначения человека.
Василий Толстоус, поэт, издатель антологии «Песни Южной Руси» (г. Макеевка)
Кто читает современную поэзию? Каков собирательный портрет её потребителя? Он в значительной своей части неизвестен ввиду почти полного отсутствия обратной связи. Остаются, правда, творческие вечера. Опыт показывает, что на них приходят в основном такие же пишущие люди.
Это – знающая, но очень пристрастная, и зачастую крайне необъективная аудитория, без конца сравнивающая собственные творения с услышанными. И только очень редко, на встречах с нейтральной, но образованной аудиторией, ещё сталкиваешься с чистыми и благодарными слушателями, истосковавшимися по образам, создаваемым поэзией, приподнимающим человека над бытом и дающим понять, как высока может быть планка человеческого таланта. Такая аудитория, – мечта поэтов, – не солжёт и даст настоящую оценку творчеству.
В апреле прошлого года в Луганском центре «Светлица» выступал Виктор Шендрик, один из самых сильных русских поэтов. Аудитория, – неизвестные мне люди, – затаив дыхание, внимала звучащим со сцены строкам.
То званый ужин, то пустой обед.
Дрожит рука, но падают мишени.
Жизнь состоит из маленьких побед
И крупных и досадных поражений.
Упала на пол чья-то ручка, но никто не пошевелился.
Вода не удержалась в кулаке,
Рябит в глазах от чёрно-белых клавиш.
И жизнь ещё лежит в черновике,
Но набело уже не успеваешь…
Вослед словам поэта в воображении слушателей рождались образы, – у каждого свои, – и люди слушали, прикрыв глаза.
Хоть на бинты рубаху разорви,
Душевным ранам не найти лекарства.
Бывает: жизнь свершилась без любви,
Но никуда не деться от коварства.
И – словно удар наотмашь:
Рвануть меха да каблуками в пол,
Ворота на засов да настежь двери.
За Моцартом послали – не пришёл,
И тянет через стол бокал Сальери.
Мёртвая тишина в зале. Кто-то сглотнул. Сладкое предвкушение коды. И она приходит:
Слабы пружины спусковых крючков,
Косят глаза пока надёжных женщин.
Темным-темно в стране от дураков,
И, слава Богу, умников не меньше.
Поэт закончил. Постепенно зал зашевелился, и с некоторым опозданием, словно надеясь, что поэзия ещё будет продолжаться, сначала нестройно раздались редкие аплодисменты, но тут же пронеслась буря, всплеск оваций. Люди смахивали слёзы, чему-то улыбались, ни на кого не глядя, только вовнутрь себя, и хлопали, отбивая ладони, долго, пока не прошло то неведомое им доселе чувство, которое неожиданно и мощно охватило их, и названия которому они не знали.
Поэт стоял, растерянно улыбаясь. На лбу обозначились капли, он смахнул и, продолжая улыбаться, с удивлением оглядывал зал. Читая, он прожил ещё раз рождение своих строк. Но чему радовались эти люди? Чем им дорого созданное творцом?
Сегодня – Вы! Сегодня только Вы
Мой день и хлеб, мой горизонт и гавань,
Мои сирены, парки и волхвы,
Поэт – обычный человек, не очень похож на тех стихотворцев, которые глядят с общеизвестных портретов. Только в глазах маленькие искорки, да ещё на лице едва уловима застенчивая улыбка. Пройдя рядом, разве узнаешь, что это поэт, настоящий, талантом не уступающий тем, с портретов? С виду такой, как все. Но кто знает…
И в час, когда кутёж и гам без толку,
И всё равно уж – драться или петь,
Вдруг сдавит, взвоет недобитым волком
Тягучее желанье умереть.
Зал снова безмолвен. О чём он, поэт? Ведь это же их жизнь, пусть не полностью та-кую точно, но мимо которой каждый сколько раз проходил, втягивая носом дурманящий запах, сладкий от свободы, недолгой, нетрезвой, – но свободы.
Позади – ничего, пустота наступает на пятки,
Ни смазливых стихов, ни удачно оброненных слов.
Я не тешусь былым, я от бездны бегу без оглядки,
Чтобы глянуть поверх запрокинутых к Богу голов.
А вокруг шелестит с тормозов соскочившее время,
Время чьих-то амбиций, дешёвых искусов и смут,
Время новых боёв и разборок то с теми, то с теми,
Где в кровавых соплях выползает на свет самосуд.
Кому-то в зале плохо. Это женщина. Сосед машет платком перед её лицом. Она приоткрывает глаза, – в них блеснула влага? – отстраняет руку с платком, опускает голову. Поэт не замечает. Слова продолжают падать:
Мне пригнуться в нырке, уклониться удастся едва ли,
Но из чаши по кругу не так уж и страшен глоток.
Если мне суждено на веку своём петь пасторали, –
Не сейчас, не сейчас, когда болью пронзает висок.
Поэт приостанавливается, вслушиваясь в эхо ушедших слов, резко взмахивает рукой, и в звенящей тишине заканчивает мысль:
Это горький удел – в панихидах оттачивать голос,
Но иначе нельзя. Уж такая досталась страда.
Мы ещё попоём, расслюнявясь, разнежась, расхолясь,
А пока за спиной – пустота, пустота, пустота.
Фото:
1. Творческий вечер в Луганске.
2. С поэтами. Слева направо - Михаил Квасов, Василий Толстоус, Виктор Шендрик, Владимир Предатько.
