Ужин затянулся. Дерюжкин был уже навеселе - довольный, пунцовый, лоснящийся от водки и свиной рульки. Он ласково смотрел на Обухова, как многоопытный мастер - на начинающего подмастерья, и путался в неоправданно длинных рассказах о каких-то случайных перепихонах. Муж и глава семейства с сорокалетним стажем, он, по-видимому, не пренебрегал ни малейшей возможностью вкусить плотских утех без обязательств и последствий: проводницы, горничные и кастелянши в гостиницах, гулящие буфетчицы и продавщицы, одинокие работницы захолустных предприятий...
- В Сердобске начальницей ОТК работала баба: лет сорок пять, чернявая, пышненькая. С виду-то вроде скромная, даже забитая немного, молчала все больше. Ну, она мне понравилась, и я директора попросил на фуршет ее пригласить. А она, не будь дура, враз меня окрутила, можно сказать, штурмом взяла. Пила, как на спор, плясала до упаду, даже, кажется, пела что-то. Да... Что она пела-то?.. Все подружки, мол, с мужиками, только я все одна и одна... Ночевали у нее. У ней там взрослый сын еще был в соседней комнате. А муж утонул, что ли, или повесился... Не помню. Ну, я скажу, боец баба, такие кренделя выделывала, что весь дом ходуном ходил. Старалась.
Обухов слушал, кивал и ухмылялся в нужных местах, хотя его уже мутило от этой мерзкой рожи.
Дерюжкин, как всегда, ничего не пообещал, но сказал, что внимательно изучит заявку и поговорит с главным экспертом, а уж потом надо будет «как следует встретиться и все обсудить». Это значило, что придется надбавить, что «это» еще далеко не «как следует», а «как следует» он озвучит позже - когда все просчитает, оценит их маржу и свою комиссию. Своего не упустит, шельма: тридцать лет в системе. «Что ж, и на том спасибо», - подумал Андрей и попросил счет. Когда его принесли, Дерюжкин вяло – Андрей без труда опередил его – потянулся к кожаной папочке.
- Нет-нет, что вы, - Обухов быстро расплатился и подхватил «борсетку». – Ну что, идем? Евгений Юрьевич, мне вот только еще в контору заехать надо, за кое-какими документами, а потом человека встретить в аэропорту, так что подбросить не смогу, звиняйте. Не в обиде?
На улице Дерюжкин полез к Андрею обниматься, тот натужно рассмеялся и похлопал пьяненького пройдоху по спине. Когда он, наконец, отцепился от него и пошел ловить такси, Обухов двинулся к своему джипу.
Сев за руль, Обухов врубил «Сектор газа», вытащил сигарету и с удовольствием затянулся. В машине он чувствовал себя расслабленно и комфортно. В последнее время ему не раз приходило на ум, что автомобиль – его единственный и настоящий дом. Приходилось ли ему наматывать тысячи километров по делам, ездить на рыбалку, оттягиваться с проститутками или даже ночевать, когда Белка бузила, и он срывался, уходил... Здесь он был хозяином - вольным, самостоятельным, бестяглым. Никто его здесь не дергал, не напрягал.
Андрей завел мотор. В голове шумела водка, он торопливо и мелко перекрестился и тронулся. Решил прокатиться по городу, по набережным, полюбоваться на воду, на иллюминацию, на ночную Москву. Когда он выехал на Софийскую набережную, запиликал телефон: звонила Белка.
- Ты где?
- Здравствуй, вообще-то.
- Утром здоровались. Амнезия? Где ты сейчас?
- Ох, какая ж ты неблизкая, неласковая... В Домодедово еду, родная.
- Урод! Какого хрена?! Я тебя уже два часа дома жду! Ты лекарства ребенку купил?
- Ой, ё-о-о... Слушай, просто из головы вылетело. Я тут так загнался... Весь день, как ошпаренный ежик, по Москве мотаюсь... Мне еще надо человека встретить и в гостиницу отвезти... Короче, не скоро...
- Скотина... - в трубке послышались всхлипы.
- Белка, ну ты что... Ну, не хнычь, ради бога. Позвони в ту аптеку, на Дмитровке, они все мигом привезут. Сразу надо было позвонить, что-то я тормознул...
В ответ раздались короткие гудки.
- Баба с возу, – зло процедил Обухов и швырнул телефон.
Завернув на Большой Москворецкий мост, он резко сбавил скорость и поглядел по сторонам. Воду в Москве-реке рябило от ветра, и казалось, что по ней, как крошечные лодочки, плывут сотни свечей. Улицы в лучах мерцающей иллюминации слегка вздрагивали, грозя, словно салют, вспыхнуть и тут же раствориться в плотном ночном воздухе. Только ночью зыбкий покой и какое-то подобие уюта посещали измученный за день город. Обухов ехал по Москворецкой набережной и чувствовал себя таким же уставшим, опустошенным, готовым провалиться в мертвецкий, беспробудный сон.
Телефон снова зазвонил: Папа. «Волнуется, мозгоклюй. До завтра никак не терпит», - с раздражением подумал Обухов и взял трубку.
- Андрей, я не поздно?
- Да нет, Михал Саныч, я еще до дома даже не доехал.
- Я узнать, как прошло? Есть контакт?
- Есть, но не полноценный. Сказал, надо подумать, с людьми поговорить.
- Но цена вопроса устраивает?
- Да я бы так не сказал. То есть, пока не ясно, но точно придется еще дать.
- Еще? Сколько? Ты с ним поработал?
- Да Михал Саныч, поработать-то поработал, но вы же его знаете...
- Значит, плохо поработал! Ты ему объяснил, что это длинные деньги?! Что перспектива долгосрочная? Что доход стабильный?
- Объяснил. Он говорит, схема больно сложная, чтобы вот так, с кондачка...
- Паршиво. За смертью тебя посылать, Андрей. Вроде опытный уже малый, а в нестандартной ситуации киснешь, как ванек... Может, заедешь, обсудим?
- Михал Саныч, у меня дитё заболело. За лекарствами сейчас еду.
- Ладно, завтра с тобой поговорю. Огорчаешь ты меня, Андрюша.
Обухов чертыхнулся и вырулил на Садовое кольцо. Ехать домой не хотелось. В кабак нельзя, Папа явно намерен сесть на него с самого утра. Можно поехать к Ирке, но эти вечные немые мольба и укор в глазах... Тем более, последний раз она вообще сдурела, говорит: «Хочу ребенка от тебя». Обухов растерялся и спросил: «А как же там?». Ирка скромно опустила очи долу. Очень мило. «Как-нибудь так». Обухов издевательски скривился, вспомнив тот ее взгляд, полный смирения и такта.
Cлева мелькнула Останкинская башня, ВДНХ, и Андрей очнулся от своих мыслей. «Проспект Мира, - констатировал он и усмехнулся, - Значит, нам туда дорога». Выехав за МКАД, Обухов дал по тормозам, разглядывая девушек, расставленных в пары с фонарными столбами вдоль Ярославского шоссе. Здесь выставляли малолеток, и он уже как-то пользовался их услугами. Девчонка была наркоманка, но еще не сильно подержанная. На вид лет тринадцать, но, скорее всего, все-таки старше. Теперь у баб вообще возраст не определишь. Белке вон тридцать шесть, а больше двадцати семи не дашь.
Возле козырька подземного перехода притулилась на полусогнутых девчонка в джинсах и светло-серой куртке. Худая, темноволосая, с бутылкой пива в руке. Обухов притормозил. Девчонка тут же подошла, открыла дверь машины и нечленораздельно произнесла:
- Возьмете...ешь покататься? - Садись.
Она юркнула на пассажирское сиденье и тут же присосалась к бутылке. Глаза у нее закрывались. Внешность восточная: то ли татарка, то ли башкирка. Не красавица, мягко говоря. Но конституция подростковая – как молодое деревце, кожа да кости, без намека на грудь или бедра.
- Тебя как звать?
- Гюзель, - взглянула на Обухова осоловело.
- Где ж ты так набралась-то, Гюзель?
- Я вот только пиво купила, - обиженно.
- А до пива что пила?
- Ничего.
- Значит, чем-то другим накачалась.
- Не-а.
- Точно?
- Точно. Только пиво вот начала...
- Так тебя от пива так накрывает? – Обухов усмехнулся.
- Ага, - закрыла глаза и уронила подбородок на грудь, через мгновенье вздрогнула и очнулась.
- Куда ж ты кататься собралась в таком состоянии, дурочка?
- Могу... - язык у нее заплетался, - Все, что надо, могу...
- Ты чем занимаешься-то? – Андрей с любопытством наблюдал за тем, как ее колбасит.
- Учусь, работаю.
- Где ж ты учишься и кем работаешь?
- Учусь в колледже, гостиничный сервис, работаю в Королеве, посудомойкой.
- Гостиничный сервис? Да, это ты по профилю пошла. Приезжая?
- Из Бирска.
- А что, в Бирске худо совсем?
- Денег нет. Делать нечего. Тоска.
- А здесь весело?
- Здесь зашибись, - промямлила она и туповато ощерилась.
- Да я уж вижу, - Обухов достал сигарету и закурил.
Девчонка молча допила бутылку и выкинула ее в окно, посидела немного и нерешительно спросила:
- Ну, я пойду?
- Иди, - Андрей приветливо посмотрел на нее и строго наказал: - Домой иди. Спать. Баю-бай.
- Дай денег немножко, а? – девчонка потянула его за рукав.
- За что? – рассмеялся Обухов.
- Ну, деньги нужны. Чуть-чуть?
- Так они всем нужны, да не всем дают. Иди-иди, не дури.
- Идти, да? – девчонка уже совсем не вязала лыка и не могла нашарить ручку двери. Обухов помог открыть ей дверь и, кивнув на прощанье («Бывай!»), медленно отъехал от перехода.
У поворота на Королев его остановил гаишник. «Все, засада...» - понял Обухов и понуро полез за документами. Гаишник учуял сразу и попросил пройти на пост. Там началась знакомая тягомотина и ожесточенный торг. Денег у Обухова с собой было немного, но оставлять машину и ехать за остальными домой было в лом.
- Ребята, штука как с куста, больше нет с собой.
Гаишник поковырял зубочисткой в ухе.
- У вас адвокат хороший есть?
- Да есть один...
- Ну так а чего вы тогда беспокоитесь? В суде тогда все и решите. Может, и права вернут.
- Не, не надо нам никакого суда, братцы. Давайте на месте все порешаем. Ну, что вы как неродные? Я же честно говорю: штука с собой.
- Вы на какой скорости ездить любите?
- Я?
- Да, вы.
- Не понял...
- Все любят ездить на пятой, а отъезжать на первой. Так вот от нас можно уехать только на третьей, ясно?
- Ребята, вы меня без ножа режете! Я даже считать не буду, сколько – все берите, и дело с концом, - вывернул он им свою «борсетку».
Гаишники счетом не пренебрегли. Оказалось: сорок четыре тысячи. Одну отдали обратно – на опохмел, и отпустили.
Когда Обухов подъехал к дому, уже начинало светать. Он припарковал машину, заглушил мотор, выключил музыку, опустил боковое стекло. На улице уже заливались какие-то птахи, в некоторых окнах горел тусклый свет.
Он задумчиво закурил. Все, что хотел – сбылось, даже больше. И жизнь оказалась непредсказуемой и щедрой. Пусть талант никакой не обнаружился, пусть большим человеком не стал, пусть, да, любимую женщину по глупости потерял... но ведь и настоящие чудеса случались! Спасался непостижимым образом - трижды! И семья есть, сын вон подрастает – то еще чудо... Бабы любят, по работе ценят, деньжата водятся...
Обухов следил оцепеневшим взглядом за умывающейся у подъезда кошкой. Глаза у него были красные, переутомленные. Потом, наконец, вышел, хлопнул дверцей и на ходу поставил машину на сигнализацию. Он надеялся поспать хотя бы несколько часов. Перед входной дверью вдруг остановился, безвольно прикрыл глаза, прислонился к двери лбом. Постоял так. Потом взял себя в руки, оправился, пригладил волосы: ну все, вперед и с песней...