***
Считай, что все предрешено.
Так легче умирать.
Когда кому-то все равно
И некого позвать.
Когда клубится сизый дым
В коробке по углам.
Так легче сдаться молодым,
И жизнь – напополам.
Считай, что все стряслось не в срок.
Не к месту, невпопад.
Когда и эти восемь строк
Гремят, звенят не в лад.
Считай, что нечего беречь
И не о ком молить.
И среди сотен прочих встреч
Особенной – не быть.
Считай, что ты уже не здесь.
Ты таешь – сизый дым.
Тебя уж нет, ты вышел весь,
И вот – твои следы.
Они ведут туда, за грань
Страстей, мастей, улик.
И как чиста – до крови – длань,
К которой ты приник...
***
Подари мне соль морских ветров,
Город не Володин, а Петров.
Горечь ледяную подари,
Что под тротуарами, внутри.
Подари мне хлад пустых надежд,
Тишины зияющую брешь,
Поступь времени по черным мостовым
Под хмельком безусым рядовым.
Подари бессонницу свою,
Жизнь без края, с краю, на краю,
Дней кромешных боль и благодать
Подари затем, чтобы отнять.
***
Ко мне приходили холмы
На свидание день за днем.
Под солнцем сидели мы,
Вот так, одни, вчетвером
Глядели на водоем.
Зеркальной кромкой вдали
Блестел и гас горизонт,
Как на картине Дали,
(купол ли, чаша, зонт?)
Ветром он стриг газон.
А лес отступал, угрюм.
Может быть, ревновал.
И мой расслабленный ум,
Смеясь, рисовал овал
И после торжествовал.
Овал твоего лица.
Симметрию черных глаз,
Колодец, печаль венца,
Пустынный осенний плац,
В безвременье темный лаз.
***
Мне кажется, кажется, я умираю,
как будто с конца эту книгу читаю,
где вырваны кем-то безумным страницы,
где руки дрожат, расплываются лица,
где все имена словно смешаны кем-то,
как краски,
разрезаны фразы на ленты,
и их не составить, не склеить обратно,
ведь это так долго, неловко, затратно...
И кто в этой книге издатель и автор,
и что будет завтра, и кто будет завтра
заламывать руки, искать виноватых,
болеть и лечиться шприцами и ватой,
вдыхать этот воздух, пропитанный бромом
и бредить оставленным некогда домом,
и в окна стучаться израненной птицей,
пытаясь вернуться, пытаясь разбиться...
Ведь в книге печальной и книге наивной,
где смысл проливается мартовским ливнем
на снега размытые серые глыбы
в озера, отроду не знавшие рыбы, -
в чудной этой книге мы будем раздеты
до смыслов бездонных, до страшных ответов,
до нашей любви
родства и сиротства,
что в смерть
превращает любое уродство,
и, справившись с этим,
уходит на запад,
туда, где спасенье и яблочный запах,
туда, куда, кажется, я умираю,
и все же никак тебя не дочитаю...
***
Когда ты выходишь за рамки привычного,
что необычного, что необычного?
Немножечко общего, капелька личного,
конечно же, сносного и симпатичного...
И все-таки, все-таки ты открываешься,
все-таки ты переделать пытаешься
все то, что устойчиво и сформировано,
и где так надежно расквартирована
душа. Ей удобно в обыденной бренности,
в милой сонливости, ласковой ленности,
плавно качаться в волнах безразличия,
легко соблюдая законы приличия.
И ей, так уютно лежащей на плоскости
твоей одинокости, твоей однобокости,
не к месту вопросы твои неудобные,
невкусные, черствые, несъедобные.
И это не подвиг, конечно, немыслимый -
спугнуть ее чувствами, согнать ее мыслями
с насиженных мест в неизвестность глубокую,
такую манящую и черноокую,
ведь ей, этой птице, подрезаны крылья
проверенным опытом, подправленной былью,
и все же летать ей назначено вышними
кругами, в обыденной данности лишними...
Плевать, что не подвиг, зато изумительно
смотреть, как душа полетела стремительно,
ломая преграды и, даже не целясь,
того достигая, что, верно, хотелось...
Так все-таки, все-таки: что необычного,
когда ты выходишь за рамки привычного?
Та легкость, с которой душа расстается
с наскучившим телом, и звонко смеется...
***
Послушайте, вы, я не стану вас убеждать,
рассыпаться словами, извиняться и танцевать,
я просто в это уйду - до безумия, с головой.
Был вчера он ваш, а сегодня, кажется, мой.
Послушайте, вы, я не хочу ничего плохого.
Я знаю, о чем там твердят Будда и Иегова.
Но я просто в это уйду, просто сорвусь туда -
потому что на дне колодца отразилась моя звезда.
***
Эти льдины, которыми сковано море,
Эти цепи, которыми скован причал,
Эти звезды, как пыль на вселенском подворье,
Где как черная ночь вековая печаль.
Ее нити изящны, тонки, бестелесны,
Ими сшито пространство умелой рукой.
И едва различишь у сияющей бездны
Силуэт человека, исполненный тьмой.
***
Я режиссер, и скоро
я буду снимать кино.
Что из него получится –
признаться, мне все равно.
Мне главное честность,
честность с самим собой.
Ну, и еще на титрах
чтобы шумел прибой.
Еще я хочу ребенка
с пронзительными глазами.
Простых молчаливых бабушек,
стоящих пред образами.
И чтобы этот ребенок
знал их по именам.
И обращался в камеру.
То есть к нам.
Я хочу, чтобы действие
происходило прямо в душе
Зрителя, а не на экране;
я не хочу клише.
Компьютерной графики,
длинных пустых диалогов.
Я хочу, чтобы в этой картине
было бы больше Бога.
Бог – это пряный воздух,
долгий взгляд исподлобья,
Тропа – зависит от места –
оленья или воловья;
Крики чаек и силуэт
сидящего на косе
Мальчишки,
и листья еще в росе.
Я не знаю насчет финала.
Скорее, он будет открытым.
Я хочу, чтобы каждый вспомнил
то, что было забыто.
И пусть это избито,
я хочу показать, как есть
Жизнь в ее чистом виде.
То есть как Весть.
***
Перейдя на язык воды,
Заметаю твои следы.
Заметаю твои дома,
Как непрошенная зима.
Заливаю твои сады.
Знать, не ждал ты такой беды.
Засыпаю пыльцой и сном –
Чтоб потом разбудить огнем...