ВСТРЕЧА ДРУЗЕЙ
Мы встретились. Вот чудеса!
Когда такое повторится?
Какие ласковые лица!
Что за лучистые глаза!
Оставим на потом дела.
Нам вместе – радостней и ярче.
Объятья душ тесней и жарче,
И никому не жаль тепла.
Беседа чуткая течёт,
И посторонний фон пригашен.
И потолок уже неважен –
Высок над нами небосвод.
Мы к небу песней поплывём,
И кораблями станут крыши.
Друзья, ведь мы поём, как дышим,
А дышим так же, как поём.
Хоть после всем идти домой
Из музой сотканного круга,
Но свет сердец и слово друга
Любой из нас возьмёт с собой.
НЕМЕЦКАЯ ТЕТРАДЬ
По рассказу «Из дневника Леонида Разлогова» из книги прозы «С оглядкой на Сатурна» Анатолия Головатенко (Нижний Новгород, 2005 г.). Персонаж стихотворения – Леонид Разлогов, с 1914-го года служил прапорщиком в одной из пехотных частей и вёл дневник, где эту историю, случившуюся с ним, и изложил (дневник сохранился частично).
Гремело – шёл четырнадцатый год
Двадцатого тревожного столетья.
Я прапорщик пехоты, и наш взвод
Путь запер пруссакам... А ливень плетью
Подлунный мир полосовал внахлёст.
Не можно было скрыться от потопа.
Стояла ночь. Не видно было звёзд.
Окоп – не щит от влаги и озноба.
Лишь не промокла синяя тетрадь
За пазухой, в обложке из сафьяна...
Недавно бой был. Нас атаковать
Затеяли противники – и рьяно! –
Да просчитались: грянулись о нас.
Подобной сечи мир не знал примера...
Итог ничей. Настал затишья час.
Я в том бою убил их офицера.
Лицо узреть впервые довелось
Погубленного мною человека.
Черты его не сохраняли злость.
Рот прям был, нос с горбинкой, как у грека.
Без шлема ошишаченного он
Похож на завсегдатая был очень
Гостиной светской. Может, был умён.
О лошадях, поэзии и прочем
Я мог бы поболтать с ним. Кабы не...
Но – раньше. А теперь – какая лира!
Ну что же, на войне как на войне.
И тут в прореху из его мундира
Тетрадь упала. Я поднял. Стихи.
Немецкие, конечно. И, похоже, –
Я по-немецки знаю, – неплохи.
Стихи – душа, её бросать негоже...
Подумал я: а может, долг велит
Мне тех стихов заняться переводом
На речь страны, где автор был убит –
Ни имени не ведаю, ни рода...
Стихами сам балуюсь иногда...
И – меж боями – выполнил. Вот строки:
«...Зачем мы здесь? Скажите, господа.
Куда ведут нас ратные дороги?
Казалось нам, что скоро звон копыт
Нас приведёт во вражию столицу,
Казарменный казался грубым быт
И мнилось, что коням вот-вот напиться
Из тёмной и загадочной Невы.
А пули вес – не станет и двух унций.
Узнали, каково ходить на вы.
Не знаем только, суждено ль вернуться...».
А дальше – всё. Испорчены листы
И порваны иные. Боль и небыль...
Перевожу врага. Уж с ним на «ты».
Да он, похоже, и врагом-то не был...
Я, может быть, ещё переведу.
Как срок настанет мне с землёй проститься, –
С ним встретимся – в раю или в аду, –
Спрошу, что там, на порванных страницах.
В ЗАЛЕ ОЖИДАНИЯ
– Простите, рядом с Вами можно?
– Пожалуйста.
– Спасибо Вам.
...И веет сыростью острожной
Зал ожидания – подвал.
– Простите, я не помешаю?
– Нет-нет.
– Позволите ли Вы,
Я вслух немного почитаю
Про шёпот пасмурной травы.
– Простите, можно в Вас влюбиться?
– Что Вы сказали?
– Так, пустяк.
Ведь здесь недолго простудиться.
Такой, не правда ли, сквозняк.
АКТРИСА
Ветер тронул тюлевую штору.
Мы одни среди высоких стен...
Ладно. Только скажешь режиссёру,
Чтобы никаких постельных сцен.
Тёмной кровью сумерки налиты.
Боль в груди – искусственная боль.
Выключите кто-нибудь софиты!
Слишком затянулась эта роль.
Раньше я таких ролей не знала,
Да и впредь надеюсь не узнать...
Ведь не бутафорского кинжала
Из груди торчала рукоять.
* * *
Я звоню тебе для того лишь,
Чтоб услышать твой голос в трубке.
Ты узнать и не соизволишь,
Как мне тесно в моей скорлупке.
Как мне грустно в моей коробке
С парой окон лицом на запад.
Мне б смотреть в твои очи робко
Цвета чёрных вишнёвых ягод.
Я УСТАЮ
Я устаю от глупости людской.
Увы, и от своей – не в меньшей мере.
Я устаю считать свои потери,
Их провожать бесслёзною тоской.
Я устаю от ноющих висков.
Ползут сомненья, стены прогрызая.
Но продолжаю поднимать глаза я
На то, что выше всяких потолков.
Я устаю от суетных речей
И от того, что следует за ними...
Нам остаётся помнить только имя,
И верить, что любой из нас – ничей.
* * *
Он был словно её вассал.
Лишь о ней его были грёзы.
Песни пел ей, её прощал,
Посвящал ей стихи и прозу.
...И недавно мне этот бред
Объяснил кто-то просто, прямо:
«Понимаете, он – Поэт,
А она – Прекрасная Дама».
* * *
Жизнь, увы, не пирог ванильный.
Выживать надо, хошь – не хошь.
Только вот, мой друг, слишком сильно
Ты по жизни чувствуешь ложь.
Что ж, и ложь – составная жизни.
И куда ж от неё спастись?
Да, скажу я не без цинизма:
Не изменишь – тогда смирись.
Ты в себе ощущаешь силы
Изменить что-то, мир любя?
Не обманывай, друг мой милый,
Не обманывай сам себя.
Уж пытались не раз. И что же?
Зря потратили столько дней...
Ничего, поверь, не поможет.
Нет резона в борьбе твоей.
Что ты смотришь, не отвечая?
Иль молчанье ответом мне?..
...И дрожали свечи, качая
Отраженье моё в окне.
* * *
Кто только правды не искал
В губ дерзком сгибе!
Какой же чёрт тебя создал
Мне на погибель?
Летишь, о вечности скорбя,
В ветру осеннем.
Какой же бог создал тебя
Мне во спасенье?
ЧЕЛОВЕК, КОТОРЫЙ СМЕЁТСЯ
Человек, который смеётся,
Задувая огонь свечи.
На том свете ему зачтётся,
Но покуда ты здесь – молчи.
Человек, который смеётся,
Чтобы скрыть безысходность фраз.
Из открытого крана льётся
Океан уж который час!..
Человек, который смеётся,
Чтоб в упор не узнать тоску...
Месяц вынырнул из колодца, –
Приложить бы его к виску.
ПЕРВЫЙ ДОМ
Видать Большую из окна Медведицу –
Огромный ковш заполнен тьмой небес.
И хочется мне всё-таки надеяться:
Наш Первый дом бесследно не исчез.
А где ж он? Там, где эльфы и дриады,
И там, где были счастливы с тобою,
Где были мы немыслимо крылаты...
О, мы вернёмся, небо голубое!
* * *
Посвящается М. Лермонтову
Белеет парус... В дымке моря
Мелькает на гребне волны.
Свидетельством какого горя
И признаком какой вины?
Просмолено, надёжно днище,
С крутых боков вода шуршит...
О нет, он счастия не ищет
И не от счастия бежит.
И, тайному внимая дару,
Вдыхая соль и щуря взгляд,
Поэт молчит. А белый парус,
Послушный ветру, мчит в закат.
По синей бездне, одинокий,
С крылами схожий... Не спеши!
Куда плывет чёлн крутобокий
Твоей мятущейся души?
Поэт задумчив, брови хмурит.
Блестит лазурная волна...
Ты так, мятежный, жаждал бури.
Ну что ж, накликал. Вот она!
ДОЖДЬ
И дождь пришёл. Надеюсь на удачу,
Вдыхаю грудью сладостный озон.
Сейчас и я дождинками заплачу
С тобой, мой тёплый ливень, в унисон.
Знать, суждено тебе дрожать в ресницах
И боль моей души отогревать.
А я бегу тобою причаститься
И пить из луж, и небо целовать.
* * *
Одной идти по тёмной улице
И лгать родным, что проводили.
Хвалить себя: ведь ты же умница.
А грусть...Так что же? Все грустили.
И верить в то, что образуется,
И что приятней быть одною...
И чьё-то ощущать присутствие,
Молчанье чьё-то за спиною.
* * *
Потерпи. Нам недолго осталось.
Здесь, похоже, без нас веселей.
С каждым годом сильнее усталость,
С каждым веком печальней и злей.
Бьёт охотник по нам из пищали.
Друг, зачем же ты так приуныл?
Нам тут вечную жизнь обещали.
Так примерь пару ангельских крыл.
Лишь к себе не испытывай жалость.
Это хуже, чем бить лебедей...
А вначале забавным казалось,
Когда приняли нас за людей.
* * *
Гнёт нас к земле непрестанное бремя
Сломанных крыл.
Мы с тобой – неистребимое племя –
Дети могил.
Только бы вспомнить... По лестнице к звёздам
Каждый готов.
Все мы, кто непопулярного роста,
Дети цветов.
Снятся нам радуги светлых чертогов,
Девственный лес...
Все мы – приёмные дети у Бога,
Дети небес.
* * *
Не знаю, можно ль это выразить в стихах.
И стоит ли... Но попытаюсь. Люди знают:
Синицы, мол, куда надёжнее в руках,
Чем журавли, что где-то в небе обитают.
Возможно, верно это. Кто же разберёт?
Порой пути не одолеешь без усилья...
Но коль однажды не сорвёшься ты в полёт,
То как узнаешь, есть ли за спиною крылья?
Крылатых странников я слышу голоса.
Со мной не так, как у людей велось исконно:
Синицы прочь из рук уходят в небеса,
А журавли едят пшено с моих ладоней.
* * *
– Позвольте мне посметь Вас пригласить...
– Почту за честь
Дать руку Вам.
И в паре закружились.
Звучала в зале музыка, свечей было не счесть,
И блики света в хрустале дробились.
А после – стихло всё и замер полутёмный зал.
Гостей умчали кони и кареты.
Осталось только то, о чём он ей недосказал,
И тень её безмолвного ответа.
* * *
Шёл Одиссей на берега Итаки...
Ренат Мухамеджанов
Шёл Одиссей на берега Итаки.
Который год;
Шёл по воде, читая в небе знаки...
...А Пенелопа ждёт.
Каллисто так мила, полубогиня,
Рай под шатром...
Но помнить – помнить присно и отныне:
«Итака – дом».
Разгневан Посейдон! Но не преграда
Девятый вал
Тому, кто сквозь потери, боль и ады...
Тому, кто ждал.
Шёл Одиссей... Что там Харибды, Сциллы!..
Ещё живой.
Хватило б сил... Он знает – хватит силы
Дойти домой.
...А ей... распустит вытканное за ночь.
Уж сын подрос давно.
И промолчит... Любимый... где ты... знаешь...
И – взгляд в окно.
ВСТРЕЧА
Дождь идёт... Мы стоим и курим.
Наша встреча – на пять минут.
– Как дела?
– Вроде всё в ажуре,
От печали спасенье – труд.
Ну а ты?
– Ты же знаешь...
– Знаю,
Но быть может...
– Нет, ничего...
Проглянула тоска земная
В золотистых глазах его.
Пять минут истекли. Как свечи –
Звёзды. Дождик сошёл на нет.
Там, где наши звучали речи,
След остался. Один. Мой след.
* * *
Агнессе, Шамилю, Марату (Махди) – тем,
с кем мы обменивались импровизированными
стихами по SMS, и получался диалог
Мы беседуем стихотворчеством.
Архивированы пророчества
В SMS, и друг другу дадены.
И довольные, как награде, мы.
Мы толкуем о юге, севере,
Свято верим в то, что по вере нам,
Речь ведём о минувшем, будущем
В робе, мантии или рубище.
Так по ком же хохочет колокол?
Что посеялось – будет смолото.
Активированы пророчества.
Мы беседуем одиночеством.