* * *
Живет на свете улица. Она
На улицы другие не похожа.
И грустно удивляется прохожий,
Что властвует над нею тишина.
Дворы, сады... А непохожесть в том:
Давно здесь обезлюдел каждый дом,
Лишь иногда тоскливо и протяжно
Завоет пес, обживший старый двор,
Где песья будка да еще — забор,
Но лучше в будке выть, чем быть бродяжим.
Такая вышла с улицей беда —
Покинули ее давно сельчане,
Но по привычке иногда ночами
Согреться опускается звезда.
И я по этой улице иду,
Вдали зарю холодный ветер сдул,
Горбатый клен глядит на мир смиренно.
Наверное, и в нем живет тоска,
А ветка — словно теплая рука,
Прожилки на листках — как будто вены.
И заяц, бесприютности назло,
Примчался на заросший луг пастуший,
И весточкой из дней минувших кружит
Поблеклое гусиное перо.
Лежат букварь, утюг, велосипед...
Чтоб как-нибудь напомнить о себе,
За поворотом скрипнули ворота...
Живет на свете улица. Она,
Как брошенная в старости жена:
И жизнь — хоть удавись, и жить охота.
* * *
Еще года тревожно не считаю,
Еще живу желаньем перемен...
А мамины года собрались в стаю,
Чтоб улететь за тридевять земель.
Их подгоняет время беспощадно,
И я боюсь, в тускнеющей дали
Слова прощанья прозвучат печально
И долететь не смогут до земли.
Посыплется внезапно снег горячий,
И ветками помашет птицам сад.
А я пойму, что ничего не значу
Без стаи, улетевшей в небеса.
Привычно прокричит петух соседский
В рассветно посветлевший небосвод,
И снова я перелистаю детство,
Что вместе с мамой в памяти живет.
А где-то далеко, за облаками
Ее невозвратимые года,
Как будто птицы, прошуршат крылами
И скроются навеки. Навсегда.
* * *
Могила братская. И вечер так свинцов.
Стоит старик, тень приросла к асфальту.
А боль земли прошла через лицо,
Как трещины сквозь плиты Бухенвальда.
* * *
Здесь уют полевой чабреца,
Здесь поляны бурлят васильково,
А в коре, словно в теле бойца -
Потемневший осколок.
Был осколком сражен у горы
Соловей, прилетевший из леса,
Потому из-под толстой коры
Слышно эхо оборванной песни.
И, оставив напевы свои,
К веткам дуба — совсем не случайно —
Прилетают из рощ соловьи
На Минуту молчанья.
* * *
Вечернее солнце природу утешит,
Все улицы будут светлы и грустны,
По ним прошагает давно поседевший,
Последний солдат той, Великой, войны.
И память рванется по топям неблизким,
По мерзлым дорогам, где смерть и война,
И тихо к нему подойдут обелиски,
Напомнив ушедших друзей имена.
Он землю тускнеющим взглядом окинет.
И, вытянув ветки дрожащие ввысь,
Застынут деревья. И сам он застынет.
Навеки застынет, как обелиск.
* * *
Знало усталое солнце:
пора на ночлег.
Но забрело в облака,
позабыв о ночлеге.
А по дороге, уткнувшись в печаль,
человек
Ехал, мотив напевая,
в скрипучей телеге.
Чувствовал конь
что хозяин его утомлен,
Сдерживал шаг торопливый
с завидным стараньем.
Мир был согласьем возвышен
и был удивлен
Тем, что знакомый мотив
превратился в молчанье.
И размышлял человек,
ощущая покой:
"Вроде в достатке живу,
а вот в сердце — убого.
Не потому ли так дорог мне
преданный конь,
Грива его
над петляющей сонно дорогой?
Движется жизнь.
Для печали немало причин.
И устаю иногда
от работы натужной.
Век двадцять первый,
наполненный воем машин,
Мне не сумел доказать
то, что конь стал ненужным.
Пусть с каждым годом
все больше забот и потерь,
Но, словно звезды,
надежды лишь временно гаснут.
Трудно к согласью
порой открывается дверь,
Видимо всем нам сейчас
не хватает согласья..."
Вот и жилище.
Рассыпав лучи в зеленя,
Солнце неспешно сползло
за пригорок покатый.
А человек все стоял и стоял
у плетня,
Гладил коня,
утопавшего гривой в закате.