* * *
Не вижу города за ветхим валом.
На Красной площади растёт трава,
где прежде бился лях и татарва –
на пять минут жеманница с бахвалом.
Не здесь ли схоронить помершего кота?
меж гульбищем и дровяным сараем.
Так в сердце Божие мы собираем
тех, без кого нам в людях тягота.
* * *
А.
Закрой глаза. В лесах, забывших тропы,
уснувших, потерявших имя,
поднялся из заросшего болота
зелёный партизан.
Глаза открой.
И видишь веточку моих усов.
Ты под защитой губ. Не бойся.
Закрой глаза.
И снова разлетелся
мiр на цветные стёкла, трубки света,
зачем они летят? Двойным страданьем
мы обладаем в этот миг
бессонницы,
бессмыслицы,
светлеющего в полшестого неба.
Открой глаза –
мiр неподвижник и прямоугольник,
и светит милость губ не разомкнувшим.
карта января
Белое, чёрное и цвет
Борис Сафронов
Проходя тёмным вечером городским
поздним дождём, не смывающим людей
эфемерным запахом времени из-под чугунных крышек
ты ожидаешь
на так называемых улицах становится всё тесней
и наступает число поворота: мороз!
Теперь, после металлического движенья и блеска
всё определяет белый, впереди и повсюду
наполняя дыханье, поднимается по коре и ветвям
стволы под снегом становятся как белокожие деревья (берёзы)
а над домами, где переметает, является тело метели
там ловят завинчивающихся в молитвенном танце
плавающих, рассыпающихся в мгновенном мерцанье
кубарем исчезающих и тому подобных оригиналов воздушных стихий
ямочки найдёшь на пороше, в птичьем царстве нехоженого бульвара
в пространстве, открытом глазу, запретном для ходока
бывают всякие фигуры на плоскости, читаются
только с высоты соседственной колокольни, а так не разберёшь
и снегиря теперь не услышишь, повсюду воробьиные дети
Настоящее запустенье не на крышах автомобилей, если хочешь увидеть
бери свою трубку и войлочные сапоги (валенки)
спускайся по склону к прудам, где ни зги
шумно дыши как собака
вот причина страданья
поток идёт из неведомых величин прошедшего или же из глаголемого будущего
в маленькой единичке, коморке приснившейся
вспыхнула жажда времени, удар желания, жажда аджаж
свирепые ноздри человечища обретают очертания на лице земли
океаном плоти
ты жив посреди зимы, видишь январские сетки воздуха, льдинки, огонь
весело пей эту смесь (глинтвейн), корми кота, если есть, иль катайся в снегу
а ещё
пригласи подругу туда, где прыгают заводные дурни и музыка пахнет театром
тепло и холодно, выйдешь, рука в руке, а мысли мятутся по ветру туда и сюда
и думаешь, глядя на мёрзлые воды:
на чужих берегах енисейский кыргыз повторит смешные слова:
берёза, валенки, глинтвейн
предположение
Почему мне так хочется твоей любви?
Чтобы ты сидела в купе и читала,
например, Горация в английском переводе,
так проще. А я принёс бы тебе поесть.
Или размышляли, что любовь нам вовсе ни к чему.
Прекрасная тема для влюблённых,
идущих не спеша где-нибудь по Сивцеву Вражку.
Можно попробовать и не двигаться,
просто вбирать друг друга глазами, когда четыре ладони
согревают спины, щёки и животы.
Любовь – чтобы исследовать
свою способность невспоминать. Есть и много других причин.
Мы смогли бы их все перебрать, разглядеть,
пока они ещё не утратили форму, выпуклости, углубления
– от ветра.
мартовская песнь на равнине
Опять обугленный фитиль
зовёт нас воевать Итиль!
И пробуждается равнина, норовых зверков полна,
и жаждет воли.
Огонь живёт не в камельке, не в хижине рыбацкой,
он кажет свой глазок повсюду,
особенно когда падает сверху вниз, не ошибёшься.
И вот колыханьем стихии
горящая весна вступает в недра льда, в твой огород,
назначая последнее свидание падали с небесами.
Святые горы поставляя, в озёра реки превращая,
она проходит колесом,
поёт, собирает налоги, дороги отводит от глаз,
всемогутная, вонзается в нас.
Неможно звук её забыть,
запить, заесть иль потушить.
Не думай так, ведь речь не больше мiра.
Охмеленье происходит от невнимательности.
Покуда томит тебя слово пылающей в недрах весны,
мусикия натуры,
иную песнь заводят волгари,
в полях высоких руки растворив, волну вздымая голосами:
бОгОрОдицА – рАдуйсЯ !
ignis mundi
Mundus Martius, мiр, молодеющий утром, когда зажигают весенние костры,
сжатый пламенем, простёртый под ударами Аполлона,
открывал в северо-западных своих пределах очерк лица,
может быть, зеркальное отражение.
В тех краях во время войны мужчины остригают голову,
и когда я смотрел на портрет отца – а то был портрет отца, –
облик его менялся. Как спадавшая с берегов вода, исчезала шевелюра,
щёки темнели загаром.
Томимый войной, посмотрел куда-то вправо, в сторону, где меня нет.
Скользнув вдоль луча,
я мог бы тогда есть светила, ходить в жидком небе.
На крыльях спустился безграничный снег, обладающий свойствами зрения,
вослед ему – Никта, чьё нагнетание еле сдержал
тонкий металл мiра.
* * *
Угрюмым звуком в день дождливый
КАКДЫМЪ
они летят и вправду словно дым, обозначая
границу знаний. Окоёмом полусферы
скользят прозрачнейшие острова.
К ним розы
вознесены расставленными там и сям жердями.
Взглянув сквозь ширмы равнобежных плоскостей,
я говорю: сожми мой страх,
пробей иль брось, встань между
мной и сокрытым невидѝмым безымянным,
расшевелившимся в мiрских вещах.
Освобождая
ресницы, изменяешь белый бег.
Пускай теперь на стенах
раскрывшиеся тени. Проведи
цветущей силой грань блистаний.
элегия
Кочевник не купил ничего, а заплатил хорошие деньги,
металлические деньги на красном шнуре,
не взял себе ни вещей, ни новых желаний.
И едет.
В конце эпохи остаётся всячина: озёрная соль,
вкус верблюжьего молока. В степи
ничего невозможно скопить, и об этом не размышляют.
Бесполезен ум, разместившийся в циферблате часов.
в степи и дома
Виталию Грибкову
Степь начинает говорить,
речь исходит из выемок земли,
балок, ложбин. Чтобы услышать,
надо спуститься к траве и лечь,
дышать, смотреть как лошадь.
Чу! разогретые глины
голосом сдвигают минуты,
реки времени гонят к людским городам,
чтоб заёмные слова строила в клинья и полосы
безъязычная орда.
А я черпаю в начале,
где твердь живёт в океане неба,
сердце освобождая словом,
где в доме войлочном Белый Дед
золото варит из олова.
Пью возвращённое первородство,
интервент в столицах, чужак на просёлках,
небеса и в комнатах глаголят ко мне.
Вот, озеро, похожее на облако, похожее на музыкальный инструмент,
сегодня плывёт в окне.