Оттенки молчания
Молчание бывает разных оттенков.
Бывает как будто стеклянная стенка.
Бывает как остров в оставленном мире.
Как эхо в пустующей долго квартире.
Как снег, опоздавший на целые сутки.
Как сон-оберег, а во сне – незабудки.
Бывает как рыба на дне океана.
Бывает болотной травой окаянной,
и яблоком кислым, и чашкою чая,
и лодкой без вёсел вдали от причала,
глазами голодной беременной кошки,
и каменным сердцем, и содранной кожей,
и жёлтой полоскою лунного света,
игральною картой, и мелкой монетой,
и просьбой, которая не прозвучала,
началом конца и прологом начала...
Эскиз
Как углём на листе эскиз –
эти несколько зимних дней...
Бог не в духе – и снег раскис
под напором орды людей.
Их ступни тяжелы, грубы:
так и топчутся – след на след.
Снег когда-то был голубым
и искрящимся на просвет.
Снег когда-то летел с небес –
прошлой ночью? Позавчера? –
Петли, линии крест-на крест...
Был нетронутым до утра.
Сник... как будто в пыли времён
красота пожилых актрис.
Только образ запечатлён
как углём на листе эскиз...
Колыбельная
Тихо сумерки подкрались –
поспешим домой.
Мы с тобою заигрались,
ангелочек мой.
Задремали незабудки,
лег и зайка спать.
И тебя, моя малютка,
заждалась кровать.
Я тебе любую сказку
на ночь расскажу.
Спи, малыш голубоглазый,
я посторожу.
Пожелаю доброй ночи,
ясной, со звездой.
Спи, мой милый ангелочек,
спи, мой золотой.
Облака
Облака лакали небо
как бездомные коты.
Ломтик солнца вместо хлеба –
набивали животы.
И обмякли, разленились,
сыто жмурясь с высоты.
Тесно спинами слепились,
свесив лапы и хвосты.
Ветер дул, мешая дрёме,
щекотал котам бока,
и коты, меняя формы,
превращались в облака...
Ангел
Ангел пригорюнился,
голову склонил,
завздыхал, зажмурился –
белый свет не мил.
Белый снег в окошко
кинула зима
просто понарошку,
да свела с ума.
Человечью душу
закрутила в жгут –
поясок потуже,
да на Божий суд.
Без работы ангел
приуныл и сник,
сомневаясь – так ли
человек велик?
Поехать в Кинешму...
Поехать в Кинешму, пошуршать листьями.
По бульвару пыльному пройтись под липами,
где тени, крадучись шагами лисьими,
к полудню спрячутся зверьми пугливыми.
Поехать в Кинешму к соборам-церковкам
с шершавой кладкою, послушать колокол.
Не то, что с верою – с мирскою меркою
на купола смотреть, на небо с облаком.
Поехать в Кинешму. От Мирной пристани
на старом катере поплыть вдоль берега.
Обдумать наново простые истины,
на волю выпустить мечты-намеренья.
Поехать в Кинешму судьбу угадывать
по геометрии резных наличников.
Пасьянсы прошлого себе раскладывать
по стопкам, полочкам, да по кирпичикам.
Поехать в Кинешму, кружить по площади
Рядами Красными мимо часовенки.
В «Пассаже» вечером кино хорошее,
да сердце мается тоской особенной.
Поехать в Кинешму – с собою встретиться,
и обойти места давно знакомые –
пусть только в памяти они поместятся
и держат накрепко как узы кровные.
Пристани
Жмутся к берегу старые пристани.
Моросит по-осеннему колко,
словно кто-то недобро и пристально
смотрит в спину, и мятая Волга
волочится подолами мокрыми,
нижней юбки бесстыдною кромкой
по песку, и особенно вздорная
чайка хлопнула крыльями громко.
Ветер топчет траву истощённую,
перепрыгнув дощатые сходни,
и листву обрывает вощёную...
Неуютно и сыро сегодня.
Этот город
Этот город тобою прожит,
тротуары его исхожены.
Сожаленье наступит позже,
переполнив тоской подкожною.
Будут слабо мерцать и таять
все знакомые с детства вывески.
Этот город тобой на память
словно по трафарету вырезан.
Переулки, дворы-колодцы
и кварталы его кирпичные...
В нём так мало осталось солнца –
этот город тобою вычерпан.
Этот город тобой засвечен,
существует в иной реальности.
Он прекрасен, велик и вечен –
оттого не страшится старости.
Посторонним среди прохожих,
будешь гостем отныне, выходцем...
Этот город тобою прожит –
что ж ты медлишь на волю вырваться?..
Откровение
Мне меня не хватает, кажется...
Весной – особенно остро,
словно я – неразвитый саженец,
необитаемый остров.
Все слова – на ветер, уносятся
как песчинки на материк –
ищут душу родную, просятся
с языка на язык. Мой крик,
зов и песню мою протяжную,
и фламенко моих кровей
пропоёт тебе птица каждая,
прощебечет среди ветвей.
Ты почувствуй меня, и саженец
дождевой напои водой.
Мне меня не хватает, кажется –
ты заполни меня собой...
Одиночество, которое не тяготит...
Когда устаёшь от мира, людей вообще,
хочется сгинуть, спрятаться, улизнуть, уйти
в себя, куда-нибудь, без паспорта, без вещей –
в одиночество, которое не тяготит.
Там песок темнее у кромки живой воды.
Там солёный воздух гортань твою охладит.
За тобой цепочкой неровной ведут следы
в одиночество, которое не тяготит.
Там тебе убежище, логово, дом и храм,
где горят за тебя без устали сто светил
круглый год, и спасенье есть от душевных травм
в одиночестве, которое не тяготит.
Там повсюду музыка, звуки – на все лады.
Там чудесный сад на руинах былых разбит –
отдохнув, возвращайся к людям, собрав плоды
одиночества, которое не тяготит.
Взаймы
Всё в этом мире нам дано взаймы:
вода и хлеб, нательная рубаха,
убежище, чтоб спрятаться от страха,
весенний грай, безмолвие зимы...
Всё в этом мире нам дано взаймы.
Вкус юности и зрелости почёт,
талант и опыт, мудрости крупицы,
друзей и близких дорогие лица –
взаймы на время... Время любит счёт.
Оно течёт и головы сечёт –
для каждого назначен срок возврата
долгов... и непомерна эта плата!
И за чужой не выкрутиться счёт.
Всё в этом мире нам дано взаймы.
Любовь, и боль, и счастье – всё проходит.
Мы уплывём на белом пароходе
за линию невидимой каймы...
Всё в этом мире нам дано взаймы.
Исцеление
Элизбару
Когда душа свечою угасала,
устав сопротивляться, ждать чудес,
и боль как птица чёрная терзала,
свет заслонив, струящийся с небес,
арфист бесшумно сел у изголовья
и тронул струны, чтобы совладать
с душевной мукой, горечью и болью,
и музыка сошла как благодать...