Обломовский мотив
Еще я сплю, но утро раннее,
хоть не победно, но вполне
достойно, честно, со старанием,
играя розовыми гранями,
пришло и замерло во мне.
Не злые, не самодовольные,
родного дождика в следах –
дом, двор, площадка волейбольная
и... воробьи высоковольтные
на оголенных проводах.
О, детство, заспанное, смирное!
Илья Ильич!
Скорей всего
не сотворю себе кумира я.
Я, как и Вы, фосфоресцирую
и сам не знаю для кого...
* * *
Под музыку Земли
я превращаюсь в снег
и на добро и зло
не рву себя на части.
Я жажду разделить
любовь свою на всех,
на большее число
мечтающих о счастье.
Я грежу наяву.
Свою беру в расход,
но в душу глубоко
твою не западаю.
Я рядом. Я живу
для всех.
Мой снег идёт
и тихо, и легко,
и не надоедая...
* * *
Воробей прискачет.
Крошки подберет.
Он свою задачу
знает наперед.
Весело, без грусти
– хвать! – и был такой.
Можно жить, допустим,
лучше...
а на кой?
Прилетит синичка
сальце поклевать.
И у ней привычка
жить-не унывать.
Соберутся в кучу,
прыгая, звеня,
и собой научат
грустного меня.
Жаркое лето 2010
Было всем, но понемногу,
стало много, но не всем.
Если всем, то жизнь убога,
а не всем – для тех у Бога,
у кого совсем немного,
нету времени совсем.
В лютом небе – ни дождинки.
Зной. Июль на серединке.
И в душе моей дыра
полтора на полтора.
Птица тройка-перестройка!
Старость рыщет по помойкам.
Добивают до конца
деда – внук и сын – отца,
и идут гулять по свету
со своей белибердой
господа из жизни этой
и товарищи из той.
И я сам уже не знаю
кто я, где, с какого краю,
и тоскую по дождю,
как Россия по вождю.
* * *
Реклама сортирною мухой
назойливо в ухе жужжит.
О, Боже, лиши меня слуха,
а лучше ума и души!
Ударно-бездарная фраза
ворвалась в кино о войне,
и всё как-то рухнуло разом
и окаменело во мне.
Кино моей юности милой!
Тебя разнесли на куски.
Холодное пиво дебилу
нужней, чем душа и мозги.
Мы встретимся после рекламы,
но чувства уже не спасти...
Холодное пиво с экрана
его утопило... Прости.
Песня
Света – не светит,
Маня – не манит,
Катя – не катит,
Люба – не любит...
Из фольклора
Есть только жизнь – и больше ничего.
Я сделал шаг из детства своего
и оказался будто бы за дверью
в кругу потерь, где, милая, поверь мне,
есть только жизнь – и больше ничего.
Есть только жизнь – и больше ничего.
Я изменил и цвет, и вещество,
я сильным стал, таким, как ты хотела,
но из всего, что мне не надоело,
есть только жизнь – и больше ничего.
Есть только жизнь – и больше ничего.
Мгновения хватает одного,
чтобы понять, не разумом так сердцем,
что от потерь единственное средство
есть только жизнь – и больше ничего.
* * *
Мне разговор о сокровенном
и в рифму стал невыносим,
а ты всё ждешь, чтоб я мгновенно
любовь в стихах отобразил.
Слов смертоносное круженье
страшней объятий и страстей.
Оно несет изнеможенье
душе,
которая пустей,
чем... я не знаю… эта бочка,
с полгода высохшая как.
А ты всё хочешь, чтоб я точку
словами выразил в стихах…
Пятно
На дорогу под башмак
мимоходный мой
неожиданно червяк
вылез дождевой.
И оставила нога
на земле одно
от живого червяка
мёртвое пятно.
Уходил я в гущу дня,
думая о том,
что вот так же и меня
кто-нибудь потом,
как червя после дождя,
горя не боясь,
мимоходом проходя,
укатает в грязь,
и уйдет,
небрежно так
жизнь мою поправ.
А раздавленный червяк
скажет, что он прав.
* * *
Снег пошел. Мужик прошел,
радуясь при этом.
Хорошо-то хорошо -
да тебя-то нету.
Нет как нет. А быть должна,
чтобы под завалом
встрепенулась глубина
и заворковала,
чтобы этот рыхлый снег
с мужичком идущим
превратился в добрый смех
над моим грядущим...
Вдовье счастье
– Ох, я милого любила!
А его в Чечне убило.
Мне посмертную медаль
за него послали вдаль.
На дорогу выходила,
вó поле волчицей выла.
Волк из леса подвывал,
воем душу обрывал.
А сосед, такой отважный,
в лес отправился однажды
и убил того волкá.
Ну – видали дурака?
Захотел, выходит-значит,
жизнь мою переиначить.
Выйду в поле и реву,
волка в спутники зову.
…Правда, лучше уж с волками,
чем с такими дураками…
* * *
Я, в общем, «за»,
хотя, как все низа,
скорее, «против»
нежели, чем «за».
Хочу сказать верхам
как на духу,
всё, что верхам
не видно наверху.
Но там тузы.
И я, как все низы,
молчу
во избежание грозы
и голосую «за».
Во мне слеза
живет,
но не бросается в глаза…
Дворник
Дворник шаркает метлой.
Смуглый, маленький, не злой,
обходительный мужик.
Он не местный он – таджик.
Шаркает да шаркает.
И ворона каркает.
Дворник нанят жилконторой,
чтобы чистить двор, который
– это даже не вопрос –
за неделю бы зарос,
нашим безобразием,
если бы не Азия.
Новым русским господам
из страны «купи-продам»
не по чину разговор:
чистить двор - не чистить двор.
Им с метлою наголо
утром выйти западлó
А вороне все равно
кто метет дорогу, но
есть примета времени:
в предрассветной темени
под окошком «вжик « да «вжик»…
Смуглый, маленький таджик…
Ревность
Я увидел его посреди двора
с той, которую знал давно.
И «давно» превратилось в мое вчера,
и проснулось, оскорблено.
И озноб мурашками по спине
пробежал, упрям и жесток.
Так бывает: на сером заглохшем пне
вырастает сбоку листок.
И они болтали, я слышал трёп,
хоть до них мне не было дел.
И вскипала горечь. И жёг озноб.
И листок на пне зеленел.
* * *
Повисло солнце красное
на дальнем рубеже.
К покою – дело ясное –
и мне пора уже.
Былое да прошедшее
осталось позади.
От давних гроз дошедшие
лишь сполохи в груди.
Наверно, за пределами
земного бытия
сей жизнью оголтелою
не буду хвастать я.
Вон – солнышко прощается
до завтрашнего дня.
Пришла пора покаяться…
Не злитесь на меня.