Неназванная
Из бабочкиного непостоянства,
Сияющего палевой пыльцой,
По сполохам весеннего пространства
Сквозила, обжигая мне лицо
Лиловым ощущением тревоги –
Не встреченная мною на дороге,
Не названная памятью, во сне
Не явленная... просто было что-то,
Проснувшееся бабочкой в весне,
О чём и думать вовсе не охота,
Но растворить в себе самой судьбой,
Как выпить кубок неба голубой!..
Я в комнате окно открыл, и птицей
Предчувствие влетело, но ему
Пространства нет в душе, где приютиться,
И в сердце – места нет, и потому
Оно покинет дольние пределы,
И станет той неназванной, несмелой,
Которая тревогой обжигать
Другие лица будет в исступленье,
Когда весной зажгутся вновь снега
И замерцают первых листьев тени,
И снова кто-то, но уже не я
Почувствует сквозняк небытия.
По сполохам весенних откровений
Струиться будет некое тепло
И напоит печальным ядом вены
Тому, кому спокойно и светло.
Окно откроет он: предчувствий птица
Всё также не найдёт, где приютиться!
По лезвию часа рассветного...
По лезвию часа рассветного
Стекает прозрачный июнь
В хрусталь настроения светлого.
Я пью его, весел и юн.
И звуки, беспечны и розовы,
Полощутся в синей тиши,
Пока перепуганы грёзами
Бегут в пустоту миражи.
Так много пьяняще-манящего
Пролито над сонной землёй,
Что хочется утро звенящее
Пронзить непокоя стрелой,
Чтоб громче деревья пиликали
На скрипочках птичьих своих
И чтобы крылатыми бликами
Порхали мечты среди них.
Чтоб мир на двоих - не разрушился
От громкого счастья, ведь мы
С бедовой судьбою подружимся
И горя попросим взаймы...
Никто никогда ничего
Никто никогда не поймёт ничего.
Никто ничего никогда.
Сгорает надежды моей вещество.
Тоскливо гудят провода.
Колеблются шторы полдневных высот
На окнах осеннего дня.
И пробует кто-то безумия сок,
Любви колокольцем звеня.
И спит пустота, и безвыходна высь,
И даль безысходно чиста.
По кругу блуждает бессонная мысль,
Глупа, одинока, пуста.
Никто ничего никогда не поймёт.
Но в этом ведь счастье! Оно
Стекает на душу, как солнечный мёд –
С утра заполняет окно.
Пульсирует вечность на правом виске
Моей постаревшей тоски,
Но стоит ли думать нам всем о тоске,
Когда серебрятся виски!..
Пьяная зима
За белой скатёркой пирует зима.
Мадеру закатную хлещет.
И голосом вьюжным и сиплым весьма
Кричит несуразные вещи
На маленьких мальчиков первых снегов,
Смеющихся розовым светом,
На лица хмельные густых облаков,
Опившихся браги рассветов...
Пугливо звенит колокольчиком день,
Ведь сам он – лиловый бубенчик,
И – пьяный – такую несёт дребедень,
Что мир, хоть жесток и изменчив, –
Становится мягче, добрее, милей
И яства событий подносит,
А тёмные горести-беды людей
Настаивает на морозе.
И льётся печали лучистой вино
В сердец опустевшие кубки,
И светлое чувство влетает в окно
Подобием снежной голубки.
Бутоном утреннего холода
Бутоном утреннего холода
В осинах солнце расцвело,
Востока облачное золото
Крошилось снегом, как стекло.
Пыльцой ложилось на дремотные
Деревья, травы и кусты,
Слепя воздушные, полётные,
Во мне живущие, мечты...
Избушка леса разукрашена
Огнистой краской января –
Хранит осколки счастья нашего,
Чтоб стала радостней заря
В бутоне холода рассветного,
В его алмазной тишине,
Чтоб чувства злого, безответного
Не обнаружилось во мне.
Чтоб светом льдистым, ослепительным
Сквозь блёстки кружев на кустах
Январь бесстыдно, упоительно
Поцеловал тебя в уста.
И чтобы этой лаской точною
В морозе льдистого огня
Январь поставил многоточие...
И... ты б забыла про меня!
Зимний ноктюрн
Светящийся шёлк берёз.
Седеющий дым осин.
И день – как всегда – вопрос,
Направлен
в ночную синь.
Но синь – высока, чиста,
И вряд ли ответит мне,
Зачем так судьба пуста,
Хотя и зовёт к весне?
Зима, не молчи! Зима!
Скрижали твоих высот
Истёрты былым весьма,
И горек закатный сок!
Я знаю – в случайных снах
Блуждая, давно погиб.
К чему же даётся знак –
Причудливых дней изгиб?
В рыдающей пустоте
Молчания твоего –
Ни ворона на кресте,
Ни голубя...
Ничего!
Скажи, почему слова
Твои так скупы, бедны,
Что кружится голова
От мраморной тишины,
От грусти твоих снегов,
От света твоих небес,
От скрипа моих шагов,
Неспешно ведущих в лес?..
Июнь, гуляющий в полях
Июнь, гуляющий в полях густых ромашковых сердец!
Чьё счастье спрятал в рукаве непримиримого Персея?..
Я по лесам иду к тебе, сплетая звёздных дней венец
И так хочу, чтоб навсегда мой мир ты звёздами усеял.
Передо мной в глуши лесной смешно воркует тишина
И апельсин вечерних зорь спешит душе моей в объятья.
А на тропинках снов седых танцуют танго времена,
И надевает пустота – печали бархатное платье.
В медвяно-липовой глуши, где обитает бог лесов,
Построю терем из лучей, золотоцветный лунный терем,
И дверь, как прошлое моё, легко закрою на засов,
Чтоб всеми - в памяти, во снах – везде-везде я был потерян!
И лишь бы ты, мой свет-июнь, ко мне лесные тропы знал
И приводил кормить с руки косуль несбывшихся мечтаний
Последней спелой чистотой, что мне оставила весна,
Хрустальной влагою поить из родника сердечной тайны!
Тихий голос окликнул меня
Тихий голос окликнул меня
В молчаливой октябрьской чаще.
Задрожало пространство, звеня
Тишиной, к небесам восходящей.
То ли филин о том прокричал,
Что я предал кого-то когда-то,
То ли шедшая в душу печаль
Разрыдалась, тревогой объята.
Может, ты – о которой забыл –
Этим звуком к себе призываешь?
Но – ни воли не чую, ни сил...
И душа моя как неживая!
...Я стою, надо мной небеса
Моросят непростительным прошлым,
И слышны в темноте голоса,
Только слышать и слушать их тошно!
Я застыл в этой чаще навек
Посреди тёмных гатей и топей,
Бесполезный, пустой человек,
Проживающий на автостопе.
И к чему призываешь меня,
Ты, ночная зловещая птица?
Это сон!..
А в чужих временах
Так тревожно и тягостно спится!
Паутина
В паутине дней стеклянных, где погиб, устав, июль,
Мотылёчком-огонёчком догорал янтарный август.
В доме времени качался на окне в былое – тюль,
Заслоняя абрис мира, где был цвет лесов и трав густ.
Где с пчелиной суетою копошились времена
В пенном воздухе сирени, в тёплой пене ожиданий,
И бродила по тропинкам в звёздной чаще тишина,
По ночам плясали тени лунный танец, танец странный!
И бемоли озарений, заполняя зал сердец
Непонятно-неизбывной светлой мукою желаний,
Надевали на невзгоды – веры в лучшее венец.
И ладони наших судеб обжигало счастья пламя.
Паутина трепетала от грядущей пустоты,
От ветров осенней ночи, от безумства листопада,
Ведь у осени от смерти на лице видны черты,
А в руках её свинцовых бряцают ключи от ада...
Но пока в стеклянных нитях бьётся август мотыльком, –
Над полями, над лугами проливаются туманы.
И с небес хмельное солнце гневно машет кулаком,
И наносит тучным тучам кровью хлещущие раны.