Имярек
Кто он? Некто, кое-кто,
серое пятно.
И в толпе его пальто
прочим не видно.
То он здесь, а то он там,
все же как слепы.
Ходит по чужим следам
человек толпы.
На душе его замок.
Он на всё забил.
Есть ли те, кому помог
и кого любил?
Будет прочерк между дат
на граните плит.
И ничья о нём душа
вслед не заскулит.
Не смутит ничей покой
фото-оберег…
Был как не был. Кто такой?
Просто имярек.
Сосед
Эти не читают Пруста.
Всё, что свет — для них темно.
Он потянется до хруста
и — с утра за домино.
Крики «рыба», «пусто-пусто» -
от темна и до темна.
И кричала: «Чтоб те пусто!» -
из окна ему жена.
Жизнь прошла без мысли, чувства.
Как-то встретила его,
а в глазах-то — пусто-пусто…
И мертво.
***
Иным к лицу ошейники и маски.
Уютно быть закрытым нелицом,
ходить, смотреть и думать без опаски,
неважно, трусом был иль подлецом -
ковид всё спишет, маска всё прикроет.
В ней можно видеть всё исподтишка
и утешаться - так уж мир устроен,
на голос против нам тонка кишка.
Ты мистер Икс! Инкогнито! Разведчик!
Теперь тебе по званью — ни гу-гу!
Ты можешь быть в душе антисоветчик,
народный мститель, тайный Робин Гуд,
душа в себе прекрасные порывы,
лелея на устах своих печать.
Как хорошо молчать теперь как рыбы
и ни за что нигде не отвечать!
***
Ни рыба ни мясо, ни богу ни чёрту…
О чём ты молчишь? И не плачешь о чём ты?
Душа словно наглухо запертый терем
и ключик от сердца навеки потерян.
Судьбы ли ужимка, любви ли ошибка,
иль тесто то было замешано жидко?..
Прошёл стороной и никто не заметил…
Прохлопали крыльями в Высшем совете.
* * *
Пройти по жизни невидимкой,
Чистюлей, льдинкой, нелюдимкой,
Неузнанно скользящей мимо
Того, что быть могло любимо.
Не запятнав ни рук, ни платья,
Презрев объятья и проклятья,
Не знавшись с болью и тоскою,
Во имя воли и покоя
Парить в своём высоком небе,
Где пусто, холодно, как в склепе.
Парить безбрежно, белокрыльно,
С душой, где снежно и стерильно,
Где, только Богу потакая,
Живёт лишь муза, и людская
Нога там не ступала сроду...
Переборов свою природу,
И славы ангелов алкая, –
Кому нужна она, такая?
***
А счастье проходит мимо,
закутанное в пальто,
под слоем такого грима -
не может узнать никто.
Мы ищем единоверцев,
но всюду лишь упыри.
А теми, кто принят в сердце,
мы ранены изнутри.
И ждём уж бог знает сколько,
забытые под дождём...
Нам жизнь пережить бы только,
а Там уж не пропадём.
Пора бы очнуться, хватит,
в ином очутясь краю...
И страх иногда охватит:
а вдруг мы уже в раю?
***
И в затрапезной шапке-невидимке,
в которой не замечена никем,
сквозь города знакомые картинки
я прохожу беспечно налегке.
Не прохожу – скольжу бесплотной тенью,
ступенек не касаясь и перил,
не приминая травы и растенья,
не отражаясь в зеркале витрин.
Грань между тем и этим светом стёрта.
Никто нигде не нужен никому.
Как мир живых похож на царство мёртвых,
но это всё неведомо ему.
Я вижу всех – меня никто не видит.
Как странно хорошо идти одной,
неуязвимой боли и обиде,
неузнанной, незванной, неземной.
***
Любовь застенчиво молчит,
себе не позволяя сбыться.
Не каждый разглядит лучи
в её серебряном копытце.
Быть может в ней все пять пудов,
хотя на вид тонка как льдинка,
укрытая под слоем льдов,
она жива, но невидимка.
Не разрешает быть собой,
не отпускает в область рая,
и палец держит над губой,
как птицу в клетке запирая.
***
Всё миновало, прошла гроза,
И мне уже всё равно -
Смотреть ли в зеркало иль в глаза
тех, кто забыл давно.
Город из них быть составлен мог,
как говорил поэт.
Я возвращаюсь к себе самой
по переулкам лет.
Я невидимка. Иду сквозь строй
неузнаваемых лиц.
А на душе тишины настрой
и шепоток страниц.
***
Чужие письма, дневники
тех, кого нет уже отныне,
пылятся в связках, далеки,
одни, одни в своей пустыне…
Мы с детства знаем, что читать
чужие письма неприлично,
листать нескромно, словно тать,
что не тебя касалось лично.
А может, лень живущих нас
и безразличие к их судьбам
страшнее любопытства глаз,
уподобленья грешным судьям?
Быть может души их всё ждут,
что кто-то вынет из забвенья,
что их откроют и прочтут,
и оживят хоть на мгновенье.