* * *
Как будто я оставлена на осень,
не сдавшая экзамен у судьбы:
запутавшись в задачке из трёх сосен,
искать в лесу ответы, как грибы,
читать в корнях вещей первопричины,
смирению учиться у травы...
А я бы и осталась, и учила,
да школа жизни кончена, увы.
Что, вечной второгоднице, мне делать
с просроченною жизнью и тоской,
с застывшим в пальцах мелом задубелым
над гробовою чистою доской?
Постойте, я не всё ещё сказала!
Но вышел срок, и всё пошло не впрок.
На том свету, как перед полным залом,
в слезах любви, в прозренье запоздалом
отвечу Богу заданный урок.
***
Я не успела придумать роли -
жизнь захватила меня врасплох.
Всем открыты мои пароли,
виден слог мой — хорош ли, плох.
Я не успела надеть вуали,
спрятать острую боль в ножны.
Слова, что в моей глубине кричали -
всем доступны и всем слышны.
Я ничего под замок не прячу.
Нету тайн от тебя, народ.
Не закрываясь руками, плачу
и смеюсь во весь алый рот.
Ты прочитаешь меня как книгу,
где на последней строке умру.
Лес облетевший стоит, взгляни-ка.
Жизнь и смерть красны на миру.
***
Как одной встречать мне эту осень?
Для чего мне этот свет дневной?
Чтобы биться головою оземь,
изнывая мукой и виной?
Не напрасно нас разлуки мучат,
заставляя обживать Тот свет.
Холода ценить тепло научат.
Тьма заставит полюбить рассвет.
***
Наступит осень — праздник разноцветья -
образчик смерти, красной на миру.
О это третье испытанье — медью
древесных труб, поющих на ветру!
Огонь, вода и медь в одном флаконе -
коктейль осенних поднебесных струй.
Прощание в вагоне — взмах ладони,
летящих листьев влажный поцелуй.
Смотреть, как красят серую безликость
цветные кисти уличных гирлянд,
и проступает в листьях, словно в лицах,
зарытый в землю дерева талант.
***
Ты любишь ли эту погоду,
когда моросит, моросит…
В.Соколов
Люблю я такую немилость
небес, оставляющих след…
В дождливую пасмурь и сырость
так сладко закутаться в плед
и чувствовать без опасенья,
как будто из тайных бойниц,
поэзию улиц осенних,
зелёных от холода лиц…
Иль даже навстречу природе
брести, одурев от даров
продутых насквозь подворотен,
промозглых и серых дворов…
Не любит никто дождепада,
хотят загорать неглиже.
А я, достоевщины чадо,
дитя подземелья в душе.
Меня не поймут солнцеманы,
а я так люблю эти дни…
Ведь сумерки, сны и туманы
поэзии чем-то сродни, -
фантазиям, грёзам, подушкам,
промокшим ночами от слёз...
Развешивать сны на просушку
училась почти я всерьёз.
Печаль моя с неба струилась,
фонарь через сито светил.
И я тебе просто приснилась,
и ты только в сны приходил…
***
В гостях был дождь, он обнимал и плакал
о чём-то вечном на моём плече.
Стояла я, окутанная влагой,
и не могла помочь ему ничем.
Любовь как вечный дождь стучит в окошко,
на стёклах оставляя мутный след.
Я соберу в сердечное лукошко
что кот наплакал мне на склоне лет.
Вцеплюсь в него ногтями и зубами,
в обломки от расколотых корыт.
Спасибо, дождик, что от слёз избавил
и за меня всё выплакал навзрыд.
***
День облетевшей листвы,
мельком оброненных фраз.
Лес, не покрыв головы,
нам предстаёт без прикрас.
Стало деревьям легко.
Ветер надежды унёс.
До февраля далеко.
Нет ни чернил и ни слёз.
***
Скоропостижно клёны облетают,
качая непокрытой головой,
и листьев треугольники витают,
как похоронки Третьей Мировой.
Эпоха фарса, блёсткая наружно
и выжженно-бездушная внутри,
когда всё можно и ничто не нужно,
когда никто не нужен, хоть умри.
Но есть же мир живой и неказённый,
где радуются солнцу и весне.
Таращатся невинные глазёнки
цветов, что не слыхали о войне.
И я иду средь прочих невеликих,
тропинками исхоженных орбит,
улыбки собирая как улики
того, что мир не умер, не убит.
***
В начале лета нет ещё тоски.
Пока весёлый дух его витает,
ещё мы с нашим временем близки.
Оно нас незаметно вычитает.
Когда нас будит щебет за окном,
цветут сады и зеленеют рощи, -
легко дышать и думать об одном,
естественней любить и верить проще.
О лето, ты садовник наших душ,
ты поливаешь светом их потёмки.
И этот освежающий нас душ
смывает с них все грязные потёки.
На краткий тёплый миг бессмертны мы.
Прекрасна эта детская беспечность.
До осени, а может, до зимы
продлится наша суетная вечность.
***
В эту дырявую насквозь погоду
я как под душем бродила одна,
в улицу, словно в холодную воду,
погружена, никому не видна.
Жизнь потемнела, всё кончено будто.
Встали деревья, дома, чтоб уйти.
Дождь моросящий следы мои путал
и зеркала расставлял на пути.
Всё приводил он собою в движенье,
правдою жеста зачёркивал ложь.
Дождь с необычным воды выраженьем,
чистым и синим сверканием луж.
И открывались мне улиц улики,
встречной улыбки несмелый цветок...
Блики на лицах, пречистые лики,
капелек хлебет и струй кровоток.
В лунную глубь человеческой ночи
падало с неба как в руки ранет,
противореча, переча, пророча -
влажное да - пересохшему нет.
***
Оставьте меня, злоба дня, потрясения, войны,
пожары, сенсации, прения и поединки.
Оставьте мне то, от чего так тепло и покойно -
души моей сон и его дорогие картинки.
Останьтесь со мной только самые близкие люди,
и те, что вблизи, и вдали — ведь границы так зыбки.
А вы, остальные, воюйте, воруйте и плюйте,
моё дорогое покоится в сердце как в зыбке...
Не страшен мне больше террариум шушер и бестий,
меня не достигнут его ядовитые стрелы.
Оставьте меня — я на самом волнующем месте,
я фильм своей жизни пока ещё не досмотрела…
* * *
Привычно пряча горести в заботах,
нести свой крест – с кошёлками в руках,
уже не помышляя о свободах
и стискивая душу в берегах.
И думая порой, теряя милых,
годами в бездну падавших гуртом,
что вся земля – огромная могила
с несытым и оскалившимся ртом.
О молодость, завидую тебе я –
не радости и живости в очах,
а праву на ошибки, на «успею»,
на глупость и рыдания в ночах.
Ей было можно, потому что где-то
на глубине, средь горестей и слёз,
не верилось, что жизнь – это вендетта,
что это окончательно, всерьёз.
А нам теперь нельзя себя расклеить, –
собрать в кулак, держать себя в горсти,
а то ведь вправду кто-то пожалеет,
кошёлки пожелает донести.
Нет прав на это, чтобы не угаснуть...
Как важно нам понять однажды всем:
с живыми расходясь, теряем насмерть,
а мёртвых обретаем насовсем.
***
Жизнь – свободное время от смерти.
Пронестись ли в едином броске,
Повседневной отдать круговерти
Иль скормить свою душу тоске?
Вот и день наконец этот чёрный.
Что накоплено в сводах годов?
Лес опавший стоит обречённо,
И к разлуке, и к смерти готов.
Паутины холодной и склизкой
Ариаднина тянется нить.
Лист трепещет предсмертной запиской:
«Улетаю... Прошу не винить».
Ночь напялит колпак свой дурашный,
Затрезвонит луны бубенец...
Вот и всё. Это вовсе не страшно.
Просто смерть умерла наконец.
***
Жизнь для меня давно уже вне тел,
наполнена не плотью и не кровью.
Мир как осенний тополь облетел,
иль как воздушный шарик улетел,
но зацепился ниткою за кровлю.
И всё сейчас висит на волоске,
завися лишь от ветреного мига -
взлетит ли он, растаяв вдалеке,
иль будет биться жилкой на виске,
растягивая жизненное иго.
Всю душу уместить в свою тетрадь,
по-русски жить, исчезнуть по-английски,
воздушный шарик отпустив летать,
оставив лист осенний трепетать
взамен прощальной маленькой записки.
***
И нависло звёздною улыбкой,
дымчатой, игольчатой и зыбкой,
надо мною прошлое моё.
Птичьим кликом оглашая дали,
нажимая враз на все педали,
бытиё ушло в небытиё.
Время листопада, звездопада.
Ропщет роща посреди распада,
но ветра берут её в кольцо.
Я стою одна как на ладони,
больше не спасаясь от погони,
подставляя холоду лицо.
