Клубок
В том каждый одинаков:
душа – мечты приют,
но и сплетенье страхов,
предчувствий и причуд.
Она веселой рощей
впивает горний свет,
она ж и пруд, заросший
тоской минувших лет.
Мелка и величава,
икона и лубок –
в ней разные начала
сплелись в один клубок.
Он вне определений,
вне рамок и систем, –
клубок, в каком и гений
запутался совсем.
Давняя осень
О, мой свирепый, мой осенний голод
жить и любить –
от радости простой,
что пишется мне вновь...
Со мною – город,
река, круженье листьев над водой...
Не верится, что ночь была бездонна
и мог я думать только об одном:
как ветер одиночества
бессонно
шумит и завывает за окном.
И даже утром
как судьбы немилость
воспринималось все.
Была тоска...
И так внезапно все переменилось,
едва возникла первая строка...
О, мой свирепый, мой осенний голод
жить и любить...
О чувства острота,
что многое смогу, поскольку молод,
а в осени – такая красота...
С прибрежных кленов
лето облетает,
и, волосы рассыпав по лицу,
у самой кромки женщина седая
руками ловит листья на лету...
Осенняя дорога
Дорогой гладкою, не тряской,
то на подъем, то под уклон...
Мы яркой осенью молдавской
окружены со всех сторон.
Она, пока еще не выстыв,
заполнена, напоена
смятеньем птиц,
круженьем листьев,
броженьем юного вина...
Речушка, что рябит от ветра,
и виноградник, и село,
и растопыренная ветка,
перечеркнувшая стекло, –
все светится вокруг,
и в блеске
листвы, летящей с высоты,
овраги, хаты, перелески
иные обрели черты.
Вот лес, к дороге выходящий.
Как низко облако над ним!
Опустится в глухую чащу –
и станет озером лесным...
Вот рельсы, а неподалеку
клен ветви вширь и ввысь простер;
застывшая на нем сорока –
как черно-белый семафор...
О, древний край...
О, свет осенний
и птичья сбивчивая речь...
Дорога – гроздь стихотворений,
их нужно лишь в слова облечь.
Журавль колодезный и пашни,
листвы сквозная круговерть...
Все длится путь.
И день вчерашний
мне машет издали как ветвь.
А в мире моего воображенья...
1.
Мальчишкой рвал для кроликов траву
в овраге. Это было наяву,
а в мире моего воображенья
пиры происходили и сраженья,
и кораблекрушенья...
Вглубь, на дно
за жемчугом спускается ныряльщик,
и видит вдруг старинное ядро,
заржавленный мушкет и странный ящик.
Рождается история — одна
из многих:
про сундук с морского дна.
Не золото — в нем облако томится
волшебное: рождающее птиц.
Пусти его на волю без границ —
из облака выпархивают птицы...
В чужом краю, в далекой стороне
растет трава, неведомая мне,
пасутся в поле табуны коней,
каких увидишь разве что во сне.
Нет ничего прекрасней той страны,
да только жители ее грустны...
Там обладают силою слова,
что скажешь, то и сбудется с тобою.
К примеру, ты произнесешь "листва" –
и обрастешь, как дерево, листвою.
Сказавши фразу, испытаешь ряд
преображений.
Их, быть может, с двадцать.
И люди там почти не говорят,
договорились жестами общаться.
И чужеземец, что увидит их,
подумает: страна глухонемых...
2.
Подростком
набивал мешок травой
(ладони от нее позеленели) -
и в танце плыл с красавицей такой,
каких и не бывает в самом деле.
Ну, а потом заканчивался бал,
и спутницу с веселою отвагой
я провожал, и шпагу обнажал
при встрече с подозрительным бродягой.
Вдруг - семеро разбойников, и нет
надежды на исход благополучный.
"Ну что ж, я вам открою свой секрет -
и обещаю, что не будет скучно," -
я говорю красавице моей -
и вот уже, обняв ее покрепче,
подпрыгиваю.
Мы взлетаем с ней,
над городом парим, пушинок легче.
Над городом Парижем...
Я не раз
летал над ним, а спутнице всё внове.
Глаз не свожу с ее горящих глаз
и чувствую в себе кипенье крови.
Она заворожённо смотрит вниз -
там города мерцание ночное...
3.
...Все это - тень летучая, эскиз
того, что представало предо мною
в виденьях...
Что б ни делал наяву –
шел в школу, рвал для кроликов траву,
рыбачил, крался по чужому саду –
был мир воображенья моего
со мной, и – я не позабыл того –
мне приносил безмерную усладу...
Август. Фантазия
По-осеннему знобки
дни. Невнятна погода,
словно дни эти в скобки
заключила природа.
Не смотри так печально,
не томись, не грусти:
черновое начало,
август весь впереди.
Погоди, будем живы –
в приднестровском саду
станем спелые сливы
мы срывать на ходу,
приближаясь к песчаной
золотистой косе –
это пляж долгожданный...
И засмотрятся все
на тебя... Мы не спросим,
хороша ли вода,
а одежду мы сбросим,
устремляясь туда,
где такое свеченье
у волны голубой...
Ты не бойся теченья,
я ведь рядом с тобой,
о моя дорогая...
Мы устроим заплыв,
хохоча и играя,
все на свете забыв...
А потом предназначен
нам блаженный покой
на песке на горячем...
И счастливой такой
я хочу тебя видеть
до конца своих дней.
Все у нас с тобой выйдет,
ни о чем не жалей.
...Путь обратный недолог.
Под приветливый кров
поведет нас проселок
мимо хат и садов.
О, желанье потрогать
этот свет на листве
и кузнечиков стрекот
в чуть привявшей траве...
Все вокруг изначально,
не случайно – гляди...
Так не будь же печальна.
Август весь впереди.
Пастушья сумка
Пастушья сумка,
ты растешь и здесь.
Тут чистотел, невозмутимо-светел,
тут подорожник и ромашка есть,
а вот сегодня и тебя я встретил.
Сурепка, одуванчик, бузина –
родных цветов и трав совсем немало.
Полыни запах.
Кашки белизна...
Но именно тебя мне не хватало.
Название твое я с детских лет
связал с такой картиной:
склон оврага,
пасет овечек добродушный дед,
а деду помогает пес-дворняга.
Что в сумке на плече у старика?
Тут волшебство предполагать нелепо:
в ней, поистершейся, наверняка
нож, луковица
да краюха хлеба.
Нет! Дед лишь с виду беден и небрит,
на деле он – волшебник, и не старый.
Он ищет клад,
что магами зарыт,
и помогает в том ему отара.
И у него в холщовой сумке той,
которую он носит спозаранку, –
перо Жар-птицы,
ключик золотой
и свернутая скатерть-самобранка.
...Он, тайну сумки бережно храня,
уходит. Бубенцы звенят прощально
овечьи...
Тайны той, кроме меня,
никто не знает. Это так печально...
Но чувствую, что в этом сладость есть
и красота. И все не так уж грустно.
Овраг зарос пастушьей сумкой густо...
Пастушья сумка,
ты растешь и здесь...
***
Грянет гроза
или пройдёт стороною,
ветвь зацветёт
или сбросит последний листок –
это проходит время моё земное,
мне отпущенный срок.
Годы текут,
дни проходят и ночи,
вечное проворачивается
колесо бытия.
С каждой секундой
жизнь моя всё короче.
Но не хочу себя оплакивать я.
Помню, как в детстве
накатывал ужас ночами:
всё я представить не мог,
что когда-то умру...
Ныне я знаю:
души человеческой пламя
не угасает.
Душа – не свеча на ветру.
Жизнь – всё короче.
О том не восплачу я ныне.
Вижу, что там,
за последнею гранью земной,
брезжут пространства иные,
сполохи жизни иной.
Теплая поздняя осень
Уже он виден на просвет,
листвою поредев,
лес поздней осени,
букет
пылающих дерев.
Листок, что к моему плечу
прильнул, прервав полет,
приникшую к цветку пчелу
касанием спугнет.
Я впитываю все,
как дар.
Как осень хороша!
Пусть не нашла пчела нектар,
поет ее душа.
Ведь неожиданным теплом
все преображено,
и, что бы ни было потом,
как много нам дано!
И голосами вечных вод,
птиц, ветра и ветвей
лес поздней осени
поет
о радости своей.