Еще Белинский подметил родовую связь между Онегиным и Печориным как лишними людьми. Между тем «Герой нашего времени» напрямую наследует «Повестям Белкина». И не только по радикальному переосмыслению расхожих жанров беллетристики.
Композиционно и та, и другая книги представляют собой систему из пяти отдельных рассказов: два кольца, два конца, посредине гвоздик. Вопрос – где гвоздик? Центральным винтом «Повестей», без всякого сомнения, становится «Гробовщик». Лермонтов же намеренно сломал линейную хронологию и перетасовал все карты, оставив загадку без ответа. Ясно, что «Бэла» всего лишь вводит читателя в курс дела. «Максим Максимыч» знакомит с Печориным лично. «Княжна Мери» слишком объемна и населена. «Фаталист» осознанно перемещен под занавес. Остается срединная «Тамань» с ее зыбкой, обманчиво романтической атмосферой и с первой попыткой Печорина осмыслить разрушительную роль, которую он вольно или невольно обречен играть в судьбах других людей. Но здесь описан всего лишь случай из жизни вечно путешествующего героя. Так что взгляд снова обращается к «Фаталисту» - некоему восклицательному знаку в конце предложения. Возможно, Лермонтов потому и предварил «Тамань» предисловием рассказчика, что ощущал эту двойственность центра тяжести? Сильный – и рискованный - ход: объявить о смерти главного героя в разгар действия.
У Пушкина Белкин вынесен за скобки всех пяти сюжетов, персоны, сообщившие ту или иную историю, также указаны в предисловии издателя (то есть самого Пушкина), но в повествовании все они поочередно сменяют друг друга. Один излагает фабулу. Другой – Белкин – играет роль доверчивого читателя, он то обливается слезами, то замирает в мистическом ужасе, то с облегчением выдыхает. А порой из-за их спин лукаво выглядывает Бес Арапский – истинный кукловод в этом вертепе.
Лермонтов тоже играет фигурами. Есть собственно рассказчик (он же очевидец в «Максиме Максимыче», издатель «Журнала Печорина» и автор предисловия к нему). Есть словоохотливый персонаж, старичок М. М. И, наконец, рассказчик-герой в «Княжне Мери» и «Фаталисте». Кто написал предисловие ко всей повести, обрисовал главные черты своего героя-антигероя? Судя по всему, тут от первого лица говорит автор. Простодушие все достается Максиму Максимычу. А на роль главного манипулятора претендует только Печорин.
Он подлинный Карабас-Барабас с плеткой-трехвосткой, жестокий и безжалостный к своим «статистам». Однако они не куклы, а живые люди, и после представления не просто сходят со сцены, но падают с разбитым сердцем или гибнут физически. Единственный, кто получает некое извращенное наслаждение от своего спектакля, - сам постановщик, прикидывающийся, тем не менее, почтенным сиротой. Затем им вновь овладевает скука, и он извлекает из дорожного сундучка следующие жертвы.
Параллели с «Золотым ключиком» не столь уж притянуты за уши, как может показаться на первый взгляд. Некоторые современные исследователи убедительно доказывают наличие в «Герое нашего времени» мотивов блефа, мистификации, иллюзии и прямого обмана.
В самом деле, уже в предисловии к книге автор предостерегает читателя не верить глазам своим, не принимать видимость за сущность. Завязка «Бэлы» строится на том, что Печорин «для смеха» обещает Азамату чужого (!) коня. В «Максиме Максимыче» бросается в глаза контраст между изнеженным, едва ли не женственным обликом героя и его настоящим характером. Предисловие к «Журналу Печорина» рассказывает о его смерти – и тут же он оживает и позволяет познакомиться с собой поближе.
Таинственность персонажей «Тамани» получает сугубо бытовое объяснение – они всего лишь «честные контрабандисты». Снова вспоминается «Гробовщик»: все ужасы Андриану Прохорову просто приснились. Тут мистический покров тоже развеивается в свете дня, и оказывается, что претендующий на роль супермена герой не умеет плавать, к тому же «слепой мальчик меня обокрал, а восьмнадцатилетняя девушка чуть-чуть не утопила».
В «Княжне Мери» мы сталкиваемся с театральщиной в чистом виде. Это и комедия переодеваний Грушницкого из солдатской в офицерскую шинель. И влюбленность юной девушки, послушно следующей режиссуре Печорина. И роль ширмы, которую он отводит мадемуазель Лиговской ради свиданий с Верой. И явление фокусника Апфельбаума. И мошенничество с незаряженным пистолетом. И бесследное исчезновение Грушницкого с места дуэли. И возглас героя «Finita la comedia!». И, наконец, разоблачение «магии»: «Княжна, - сказал я, - вы знаете, что я над вами смеялся?..».
Еще любопытней с этой точки зрения «Фаталист». Замкнутый серб, некий симбиоз Сильвио из «Выстрела» и Германна из «Пиковой дамы», делает ставку не только за карточным столом. На кон выставлена сама жизнь. Но так ли уж рискует Вулич, играя в «русскую рулетку»? В тексте разбросаны намеки на реалистическую подоплеку «чуда». Тут и отвлекающий маневр с подброшенной и планирующей в воздухе картой, и прозаические версии об отсыревшем порохе и капризном азиатском курке, и самодовольная улыбка выигравшего – наконец! - персонажа. Опять, как в «Гробовщике», загадочное происшествие обретает другое, приземленное толкование. Но Лермонтов уводит сюжет дальше. Печать смерти, подмеченная Печориным на лице игрока, не лжива. Ведь судьбу не перехитришь, не обманешь. Кой черт дернул молчаливого Вулича вступить в диалог с пьяным казаком? И вот он падает замертво, рассеченный клинком. Зато куда более хладнокровный главный герой, четко рассчитав шансы, помогает обезоружить несчастного казака, тем самым спасая ему жизнь. Напомним, что точно так же Печорин вел себя во время поединка с Грушницким, намеренно ужесточив условия дуэли, но приняв меры, чтобы в случае ранения не свалиться в пропасть. Однако в тех обстоятельствах он человека, пусть ничтожного и пошлого, но все же человека – убил.
Онегин за свои ошибки наказан. Застрелив на дуэли друга, он переживает глубокую внутреннюю драму и возвращается к читателю повзрослевшим, умудренным и способным на любовь к той, кого еще недавно снисходительно поучал. В отличие от пушкинского героя, лермонтовский, как на карусели, бесконечно повторяет круг за кругом, ни к чему не стремясь и не обретая духовный опыт. Женщины для него – игрушки, натешившись, он ломает их или бросает. (Восхищения достойна лишь юная «ундина», ведь она перехитрила, переиграла Печорина). С мужчинами у него тоже как-то не заладилось. Легко подначить мальчишку Азамата, но с Казбичем шутки плохи: он убивает отца Бэлы, а затем похищает девушку и закалывает ее, чтобы не досталась сопернику. Можно длительное время зло поддевать Грушницкого, но не стоит удивляться потом «заговору» или ждать протянутой руки на поединке. Приятные беседы Печорина с добродушным старичком, встреченным на водах, в одночасье заканчиваются, когда Вера признается мужу, а это он, в неверности. И даже терпимый Вернер «с ужасом отвернулся» от недавнего приятеля, не принимая его крайнего цинизма.
При всем несходстве Бэлы и Веры, герой пускается в погоню, когда их увозят от него. Кстати, и там, и там наличествует жертвоприношение: в первом случае конь служит расплатой за горскую красавицу, во втором падает замертво после дикой скачки. Парадокс, но в роли похитителя первоначально выступает именно Печорин, затем, как в заправском фарсе, у вора крадут украденное. Обе погони равно лишены смысла. Героини страдают от холодности героя, чувствуют, что он их не любит и тяготится ими. Веру нельзя отнять у законного супруга. А Бэла... Ну, вернулась бы живой и невредимой, а дальше что? Отношения заранее обречены. Так что внешняя суета – всего лишь имитация подлинной необходимости в близком человеке.
«Герой нашего времени» не мог бы появиться без поздней прозы Пушкина, который словно бы показал Лермонтову путь следования (ясность письма при глубокой психологической прорисовке). С тем отличием, что у Михаила Юрьевича все заканчивается плохо, а у Александра Сергеевича – хорошо.
«Повести Белкина», с их имитацией провинциального простодушия и тонкой литературной пародией на модные жанры, просто-таки ориентированы на хэппи энд. Там, где у другого автора уже лежала бы гора трупов, Пушкин, по возможности, обходится вообще без крови. Удивительно, но ключик «Повестей...» «Гробовщик» - по виду страшилка, но по сути просто-таки гимн жизни. А венчающий цикл шедевр «Барышня-крестьянка» пусть в ироничной форме, но все же показывает торжество любви, в том числе и над сословными предрассудками.
Со сцены сходят лишь «самоуничтожающиеся» герои. Станционный смотритель Самсон Вырин помирает не от горя: «Спился, батюшка» - эпически сообщают рассказчику. Отказавшийся от мести Сильвио («Выстрел»), по слухам, гибнет в бою под Скулянами. Владимир («Метель») складывает буйну голову в 1812 году при Бородино. Оба положили жизнь за правое дело.
А что же Печорин? В последний раз живым мы встречаем его в «Максиме Максимыче». При упоминании имени Бэлы герой бледнеет. Наверно, все же сожалеет о загубленной им девушке. Вместе с тем он холодно отталкивает от себя старого служаку, который ничем не заслужил такого к себе отношения. Печорин вроде бы ужасно торопится... Куда, зачем? Он в отставке, сам себе хозяин. Он едет навстречу смерти. И путь его в Персию так же бесцелен, как и все предшествующие скитания.
Но для истории отечественной словесности этот образ оказался небесполезным. На сцену впервые вышел рефлексирующий герой (а Лермонтов позволил нам разглядеть его изнутри). И положил начало бесконечному ряду своих литературных отпрысков вплоть до двадцать первого века.