Из стихов, посвященных Царскому Селу, можно составить объемистую антологию русской поэзии. Ломоносов, Богданович, Воейков, Жуковский, Вяземский, Тютчев... И, конечно, Державин, перед которым трепещущий от волнения мальчик в форменном мундирчике лицеиста читал свои торжественные строки. Теперь именно с его именем, с его творчеством в нашем сознании связано Царское Село.
В 1830 году в Болдино Александр Пушкин стал набрасывать план «мемуара», отмечая главные вехи своей биографии. (Таким образом поэт отмечал собственную зрелость и конец холостяцкой жизни). Несколько важных пунктов отведены в этих набросках Лицею. Той же плодотворной осенью были написаны «Анфологические эпиграммы», в их числе - «Царскосельская статуя»:
Урну с водой уронив, об утес ее дева разбила.
Дева печально сидит, праздный держа черепок.
Чудо! не сякнет вода, изливаясь из урны разбитой;
Дева, над вечной струей, вечно печальна сидит.
Екатерининский парк, прилегающий к лицейскому корпусу, был любимым местом прогулок и игр юного Пушкина и его друзей. Здесь их воображение питали и вдохновляли памятники знаменитым сражениям, скульптуры и всевозможные затеи, сохранившиеся со времен «Фелицы» - Екатерины II. Впрочем, в начале XIX века по повелению ее внука Александра I «Сады Лицея» уже активно перестраивались. На месте бывшего павильона Катальной горки под руководством садового мастера И.Буша и архитектора Л.Руски появились очередные новшества. Склон от вновь сооруженной Гранитной террасы уступами спускался к Большому пруду, от террасы к пруду проложили дорожки. А в устье бокового канальца, куда еще в 1770-х годах отвели воды единственного местного источника, появился фонтан, устроенный по проекту инженера А.Бетанкура. Из водоносного слоя в напластованиях известняка, образующего холм, увенчанный Гранитной террасой, вода поступала в бассейн. Этот соединенный с фонтаном бассейн был оформлен в виде грота (разрушен в середине XIX века).
Бронзовая девушка с кувшином появилась на гранитном камне фонтана за год до первого лицейского выпуска, в 1816-м. «Молочница» - единственная статуя, которая создавалась специально для Екатерининского парка. Она была отлита в литейной мастерской императорской Академии художеств по модели выдающегося русского скульптора П.Соколова (ныне эта модель хранится в Государственном Русском музее).
А при чем здесь молоко? - спросите вы. То-то и оно, что сюжет фонтанного украшения подсказала Соколову басня Жана Лафонтена «Молочница». Героиня басни Пьеретта, отправляясь на базар, размечталась о будущем богатстве и подпрыгнула от радости, забыв, что в руках у нее – кувшин с молоком. Кувшин разбился, молоко утекло, воздушные замки рухнули. Плачущая Пьеретта вернулась домой, чтобы получить нагоняй от мужа...
К басням «Ванюши Лафонтена» Пушкин охладел задолго до 1830 года, но в ранние годы очень его почитал, да и позже не брезговал заимствовать у нравоучительного мэтра некоторые приемы. Однако ложноклассическая дева Соколова мало напоминает французскую крестьяночку. Александр Сергеевич ушел от первоисточника еще дальше. В четырех строках, стилизованных под античные размеры, с антологической лаконичностью выражена идея о смысле искусства, превращающего временное в вечное. Это дань поэта шести годам, проведенным в Царскосельском парке, ярким лицейским впечатлениям, сохраненным на всю жизнь, и предчувствие будущих утрат. До смерти любимого лицейского друга Дельвига оставались считанные месяцы. И не случайно «Анфологические эпиграммы», столь напоминающие дельвиговские подражания античности, войдут в восьмой – пушкинский - выпуск альманаха «Северные цветы», посвященный памяти его издателя.
Пушкинское стихотворение еще до публикации стало чрезвычайно известным. И, естественно, вызвало целый поток, мягко говоря, разнообразных посвящений фонтану Екатерининского парка. Михаил Деларю, лицеист пятого выпуска (1829), в своем опусе в гораздо большей мере, чем Пушкин, отразил сюжет Лафонтена, благополучно избежав высокой степени его обобщения. Сравните и убедитесь сами:
...Ты ль предо мною, Перетта? – Тебе изменила надежда,
И пред тобою лежит камнем пробитый сосуд.
Но молоко, пролиясь, превратилось в журчащий источник:
С ропотом льётся за край, струйки в долину несёт.
Снова здесь вижу тебя, животворный мой гений, надежда!
Так из развалины благ бьёт возрожденный твой ток.
В 1889 году поэт Константин Фофанов в поэме «Дума о Царском Селе» тоже заметил
... в сумраке задумчивых кустов
Печальный лик склонившейся красотки.
Она грустит над звонкою струёй,
Разбив кувшин, кувшин заветный свой.
Она грустит безмолвно много лет,
Из черепка звенит родник смиренный,
И скорбь её воспел давно поэт,
И скрылся он, наш гений вдохновенный,
Другим певцам оставив белый свет.
А из кувшина струйка влаги пенной
По-прежнему бежит не торопясь,
Храня с былым таинственную связь.
У Фофанова «красотка» уже неотделима от пушкинских строк и от образа самого великого поэта, а «струйка», очевидно, должна восприниматься как связующая нить между современностью и пушкинской эпохой.
Перед провозвестником Серебряного века Иннокентием Анненским (Николай Гумилев не случайно назвал его «последним царскосельским лебедем»), который, как мы помним, был еще и директором царскосельской гимназии, девушка с кувшином предстала как «нимфа с таицкой водой», соседствующая с бронзовым Пушкиным.
Ученица Анненского Анна Ахматова очень любила город, «где лицейские гимны всё так же заздравно звучат», много писала о нем. В Царском прошли ее детство, ранняя юность, первые годы семейной жизни с Николаем Гумилёвым. В 1957 году, оплакивая причиненные фашистами разрушения, Анна Андреевна писала: «...Но возьму и за Лету с собою// Очертанья живые моих царскосельских садов». В чудном стихотворении Ахматовой о Пушкине-лицеисте почти физически ощущается его живое присутствие в Царскосельском парке:
Смуглый отрок бродил по аллеям,
У озёрных грустил берегов,
И столетие мы лелеем
Еле слышный шелест шагов.
Иглы сосен густо и колко
Устилают низкие пни...
Здесь лежала его треуголка
И растрёпанный том Парни.
Отношение поэтессы к Александру Сергеевичу всегда было очень личным. Она страстно ненавидела Каролину Собаньскую, весьма не одобряла Наталью Гончарову. Ревновала Пушкина ко всем его женщинам, в том числе и к бронзовой Пьеретте, что заметно по известному стихотворению «Царскосельская статуя» (хотя оно и обращено к Николаю Недоброво):
...Я чувствовала смутный страх
Пред этой девушкой воспетой.
Играли на её плечах
Лучи скудеющего света.
И как могла я ей простить
Восторг твоей хвалы влюбленной...
Смотри, ей весело грустить,
Такой нарядно обнаженной.
В годы Великой Отечественной многократно восславленный поэтами шедевр Соколова чудом избежал гибели. Перед тем, как в город вошли фашисты, его зарыли в землю. Бронзовый оригинал «Молочницы» хранится сейчас в фондах музея «Царское Село», а фонтан Екатерининского парка украшает всего лишь копия, изготовленная в 1990 году на заводе «Монументскульптура».