Потрясающий Дельвиг, сонный ленивый барон, русский соловей.
Он родился в августе, когда наливается соком яблоко, когда спеет орех, когда уходит неслышно лето, сосредотачивается на себе осень и кругом тишина, пронзительность и свежесть воздуха, необъяснима токая тревога души и волнение. И ожидание чего то нового.
Он и младенцем всегда был сосредоточен на себе самом. Слушал душу. Она в нем медленно взрастала, благо, не губили, позволяли расти в тишине.
Родом из богатой семьи обрусевших лифляндских дворян, Антон Антонович получил начальное образование в частном пансионе, в Москве, затем поступил в Императорский Царскосельский Лицей. Там он сошелся не со всеми своими товарищами и не сразу, но отдавал много душевных сил и склонности изучению словесности изящной, под руководством профессора Н. Ф. Кошанского и лицеиста Вильгельма Кюхельбекера, который много и бескорыстно ему помогал.
Дельвига любили исключительно все лицеисты, даже язвительный и надменный Модинька Корф. Невозможно было не любить благодушного медлительного увальня Тосю, который всех и всегда выслушивал, развлекал историями и неизменно звал в свой журнал «Лицейский мудрец», что часами изготовлялся в его «лицейской келье нумер тринадцать»!
Но, пожалуй, лучше всех, проникновеннее всех, пронзительнее всех о Дельвиге, «своем названном брате», сумел сказать только лишь Александр Пушкин:
«Способности его развивались медленно. Память у него была тупа, понятия ленивы. На 14-м году он не знал никакого иностранного языка и не оказывал склонности ни к какой науке. В нем заметна была только живость воображения. Однажды вздумалось ему рассказать нескольким из своих товарищей поход 1807-го года, выдавая себя за очевидца тогдашних происшествий. Его повествование было так живо и правдоподобно, и так сильно подействовало на воображение молодых слушателей, что несколько дней около него собирался кружок любопытных, требовавших новых подробностей о походе.
Слух о том дошел до нашего директора В. Ф. Малиновского, который захотел услышать от самого Дельвига рассказ о его приключениях. Дельвиг постыдился признаться во лжи столь же невинной, как и замысловатой, и решился ее поддержать, что и сделал с удивительным успехом, так что никто из нас не сомневался в истине его рассказов, покамест он сам не признался в своем вымысле. Будучи еще пяти лет от роду, вздумал он рассказывать о каком-то чудесном видении и смутил им всю свою семью. В детях, одаренных игривостию ума, склонность ко лжи не мешает искренности и прямодушию. Дельвиг, рассказывающий о таинственных своих видениях и о мнимых опасностях, которым будто бы подвергался в обозе отца своего, никогда не лгал в оправдание какой-нибудь вины для избежания выговора или наказания.
Любовь к поэзии пробудилась в нем рано. Он знал почти наизусть Собрание русских стихотворений, изданное Жуковским. С Державиным он не расставался. Клопштока, Шиллера и Гельти прочел он с одним из своих товарищей, живым лексиконом и вдохновенным комментарием; Горация изучил в классе под руководством профессора Кошанского.
Дельвиг никогда не вмешивался в игры, требовавшие проворства и силы; он предпочитал прогулки по аллеям Царского Села и разговоры с товарищами, коих умственные склонности сходствовали с его собственными.
Первыми его опытами в стихотворстве были подражания Горацию. Оды «К Диону», «К Лилете», «Дориде», писаны им на пятнадцатом году и напечатаны в собрании его сочинений безо всякой перемены.
В них уже заметно необыкновенное чувство гармонии и той классической стройности, которой никогда он не изменял. В то время (1814 году) покойный Владимир Измайлов был издателем «Вестника Европы».
Дельвиг послал ему свои первые опыты; они были напечатаны без имени его и привлекли внимание одного знатока, который, видя произведения нового, неизвестного пера, уже носящие на себе печать опыта и зрелости, ломал себе голову, стараясь угадать тайну анонима. Впрочем, никто не обратил тогда внимания на ранние опресноки столь прекрасного таланта! Никто не приветствовал вдохновенного юношу.» - так горестно заключал друг - поэт в своей неоконченной статье.
****
Но юный барон - поэт не унывал, он и не знал, казалось бы, вовсе, такого свойства натуры: уныние.
Его стихи, элегии, томные и легкие одновременно, переводы, из Горация и Феокрита, лирика сонетной направленности, изумляли читателей непревзойденной гармоничностью и музыкальностью «словесного лада».
Но более всего Дельвига прославили его идиллии, стихотворения, написанные в духе античных гекзаметров, о которых тот же Пушкин восхищенно писал:
«Идиллии Дельвига… — удивительны. Какую должно иметь силу воображения, дабы из России так переселиться в Грецию, из 19 столетия - в золотой век, и необыкновенное чутье изящного, дабы так угадать греческую поэзию сквозь латинские подражания или немецкие переводы, эту роскошь, эту негу греческую, эту прелесть более отрицательную, чем положительную, не допускающую ничего запутанного, темного или глубокого, лишнего, неестественного в описаниях, напряженного в чувствах.»
Идиллии Дельвига очаровывали многих знатоков поэзии.
У менее же искушенных читателей вызывали особый восторг его стихи, написанные в духе мелодичных и светлых, чуть грустных, трогательных русских песен, романсов, обладающих поистине прозрачною прелестью кроткого, впечатляющего и ясного слога, в котором по воспоминаниям Анны Керн «отражалась вся детская ясность души его, сообщавшей неизменно его собеседникам и друзьям безмятежное чувство счастья. Этой особенностью Дельвига бесконечно восхищался и дорожил и Пушкин, и все иные его друзья и почитатели.
По окончании лицея барон Антон Антонович с тщанием и честью служил на государственном поприще.
Долгое время он был помощником И. А. Крылова при Императорской публичной библиотеке, служил чиновником по особым поручениям при Департаменте иностранных вероисповеданий.
****
Но нигде и никогда барон - поэт не оставлял занятий литературой, переводами, сочинениями критических статей или новелл, как он их называл, выказывая в них отменный вкус и острую наблюдательность вдохновенного воображения, которым всегда и всюду, читающие и слышащие его, искренне восторгались.
Будучи страстно преданным литературе и всем передовым идеям и мыслям, выражаемым в ней, Антон Дельвиг в 1824 году задумал издание литературного альманаха «Северные цветы» и вскоре осуществил его при поддержке своих друзей: К. Ф. Рылеева, Кюхельбекера, Плетнева, Баратынского, Языкова, Жуковского, Ореста Сомова и, конечно же - А. Пушкина.
Вскоре альманах получил у читающей публики репутацию самого изысканного и умного альманаха, который, при прекрасном оформлении его виньетками и иллюстрациями, подходящими вполне к его содержанию, включал в себя, при вдумчивом отборе, все самое современное и интересное, что только можно и было найти в мире словесности, искусства. И даже - в научном мире.
В альманахе публиковались, к примеру, и редкие ботанические статьи и даже - сообщения о новых научных открытиях в области географии, обзоры путешествий.
Всего, с 1824 по 1831 год, вышло восемь книг альманаха и, несмотря на то, что они стоили довольно дорого – тринадцать рублей ассигнациями, их невозможно было отыскать даже и у И. Смирдина, взыскательного и умного книгопродавца. Вместе с этим альманахом Дельвиг с друзьями издал еще и небольшой поэтический альманах «Подснежник».
Но самым главным его детищем стала «Литературная газета», на страницах которой он выступал уже не только как поэт и редактор, но и как тонкий, взыскательный критик. На страницах этого издания впервые был тщательнейшим образом дан разбор произведениям Пушкина, указаны истоки его поэтического дарования. И там же появились первые статьи о романах Вальтера Скотта, о трудах Гнедича и Карамзина. Россия начинала оживать, дышать словом, литературой.
Большое словесное детище Дельвига вскоре стало «опорным маяком», светочем, путеводной звездой для многих, жаждущих свежей и оригинальной идеи, мысли, содружества умов.
Это все довольно трудно было уже отыскать в обществе после крушения восстания декабристов, которое морально сразило Антона Антоновича, ведь многие из его друзей были в рядах восставших и навсегда сгинули в сибирской глуши.
Его собственное имя не раз упоминалось на допросах, но арестован он не был.
Весь остаток своей блестящей и недолгой жизни барон Антон Дельвиг неустанно и всячески помогал друзьям, попавшим в Сибирь: поддерживал семьи Пущина и Кюхельбекера, оказывал материальную поддержку вдове Кондратия Рылеева и даже пытался напечатать в своем альманахе стихи Вильгельма Кюхли, баллады Рылеева. Безуспешно. Цензура никак не пропустила их.
Свежесть взглядов, выражаемая бароном Дельвигом, всегда смело и без оглядки на начальство, высшую власть, сделало его вскоре весьма значительной фигурою в обществе, « декабристом без декабря», опасным вольнодумцем, непримиримым и дерзким « якобинцем» для властей.
Несколько раз барона вызывали в Третье Отделение для дачи показаний о благонадежности, добродушно поругивали за статьи в поддержку опального мятежника Пушкина, за неприязнь к Ф. Булгарину. Советовали забыть, дружить, стать более лояльным, спокойным, словом, оправдать свое реноме благодушного ленивца!
***
Забывать друзей барон никогда не умел. В Лицее, в семье родителей, его учили жить памятью о дружбе, быть верным слову чести и сердца. Его отец был комендантом Московского кремля, отважным воином, мать, внучка русского астронома А. Д. Красильникова - сердечной и умной женщиной, которая умела приветить каждого в своем хлебосольном и светлом доме.
Дружить с ничтожнейшими лицемерами - фиглярами и шпионами Дельвиг тоже совсем не собирался, как и быть лояльным к власти, даже и исподволь душившей все свободное, вольное и милосердное в сердцах и душах людей.
Стремление не предать, остаться порядочным среди подлецов, угнетенное состояние духа из – за неурядиц в семье – болела маленькая дочь, он не находил понимания с женою, которая отважилась почти что на разрыв отношений с ним сильно подорвало его здоровье, и 14 января 1831 года поэт скончался в Петербурге от тифа, «гнилой горячки», как тогда называли эту коварную болезнь. Русский соловей умолк навсегда.
Пушкин был безутешен, потеряв Дельвига, и никогда не мог забыть его раннего ухода, после которого « все осиротели».
Пушкин поддерживал материально семью поэта, его дочь, пока баронесса София Михайловна Дельвиг снова не вышла замуж за брата Евгения Боратынского; усердно помогал издать номер альманаха «Северные цветы» в память друга и в пользу семьи. Помог уплатить его долги, интересовался судьбою его дочери.
В своем письме к Елизавете Хитрово, отдавая ему другу памяти, Пушкин писал неравнодушно, огненно, пылко, алмазными словами своими передав всю грусть и отчаяние, полностью охватившее его:
«Смерть Дельвига нагоняет на меня тоску. Помимо прекрасного таланта, то была отлично устроенная голова и душа незаурядного закала. Он был лучшим из нас». И нам здесь трудно не согласиться с Александром Сергеевичем. Даже и по прошествии столетий.