Это была крайне противоречивая фигура как в истории российского революционного движения, так и в истории советского здравоохранения. С одной стороны, то, что предпринимал нарком, казалось целесообразным, необходимым, но с другой...
Учеба на втором плане
Он родился в Елецком уезде Орловской губернии (сейчас это Липецкая область). Отец учительствовал, мать была родной сестрой одного из первых марксистов Георгия Плеханова. Кстати, родовые имения предков Плеханова и Семашко находились недалеко друг от друга, а в Озерках располагалось усадьба отца Ивана Бунина, отставного офицера Алексея Николаевича Бунина. Николай Семашко и будущий нобелевский лауреат учились вместе в Елецкой мужской гимназии и, конечно же, знали друг друга. В это же время туда поступил и Михаил Пришвин, дед которого, Дмитрий Иванович, жил в Хрущево-Левшино. Но если в дальнейшем Семашко поддерживал отношения с Пришвиным, то о своём знакомстве с Буниным нарком здравоохранения помалкивал. Писатель, находясь в эмиграции, был непримиримым врагом советской власти.
После окончания гимназии Семашко приняли на медицинский факультет Московского университета. Но учеба сразу же отодвинулась на второй план после того, как он вступил в марксистский кружок. И Николай Александрович решил посвятить себя революционной борьбе, прежде всего – террору. С клятвой Гиппократа это как-то не увязывалось, но революционеры как раз и отличались тем, что обещания и клятвы для них ничего не стоили. Они могли нарушить данное ими же слово во имя суровой революционной необходимости.
Кто-то из студентов донёс на Семашко, и в 1895 году его арестовали. После трехмесячного заключения выслали из Белокаменной на родину, в село Ливенское. Сейчас такого села нет, есть город Ливны, но он образован давно и находится совсем в другом месте. Тем не менее, пребывая под гласным полицейским надзором, Николай все-таки умудрился с подачи своих родственников перевестись в Казанский университет, который он с трудом, но окончил, сдавая экзамены, можно сказать, подпольно, так как ему было запрещено появляться в Казани.
Период с 1900 по 1904 год – довольно белое пятно в биографии будущего наркома. Чем он занимался, неясно. В анкетах указывал, что работал лекарем в Орловской и Самарской губерниях, но этому нет подтверждений. Каждый раз губернаторы его на эту должность не утверждали. А в других анкетах Семашко описывал тот период совсем не так. Выходило, что в это время он создавал социал-демократические кружки в Казани, вёл пропагандистскую работу.
То, что Николай Александрович находился в Казани, подтверждает его знакомство с будущим главой советского правительства Алексеем Ивановичем Рыковым. Но тот вскоре попадает в тюрьму, арестовывают всех, кто с ним общался. На свободе остается только один Семашко. Подозрение в предательстве падает на него. Это подозрение потом снимут, но отношения Семашко с Рыковым в дальнейшем не были безоблачными, существует даже версия, что нарком здравоохранения приложил руку к формированию компромата на председателя Совнаркома. Так это было или не так, сегодня вряд ли удастся установить. Рыкова судили вместе с Николаем Бухариным, Генрихом Ягодой и другими «троцкистами» и расстреляли.
Нижегородский период
С 1904 года о деятельности Семашко рассказывают нижегородские архивы. Он перебрался сюда осенью. В октябре. Его зачисляют в штат медико-санитарного бюро губернского земства. Сначала преподает на курсах для санитаров. Потом его посылают в село Богородское Горбатовского уезда, где была зарегистрирована вспышка непонятного инфекционного заболевания среди рабочих-кожевенников. Возникло подозрение, что это сибирская язва, которая в это время гуляла по России.
Ехать в Горбатовский уезд никто не хотел – тогда с сибирской язвой еще не научились бороться. Кожевенники, занятые обработкой шкур животных, вполне могли быть переносчиками этой болезни. Заразиться же ею было равнозначно летальному исходу. Жизнь человека угасала в течение нескольких часов. Но надо отдать должное Николаю Александровичу – он отправился в Богородское. И ему удалось выяснить, что там не сибирская язва, а скарлатина. Но, как отмечал он в своём отчёте, риск возникновения сибирской язвы на кустарных промыслах очень велик.
Тут разразилась эпидемия скарлатины в селе Панино в том же Горбатовском уезде. Эта эпидемия перекинулась сюда, как и в Богородское, из Костромской и Вятской губерний и косила как детей, так и взрослых, причем взрослые переносили её крайне тяжело. И Семашко отправляют в Панино.
Рискуя заразиться, он лечит больных. Первым замечает, что болезнь передается не только воздушно-капельным путём, но посредством тактильного контакта больного с другим человеком. Если у него на коже порезы или ссадины и плохой иммунитет, он может заболеть от простого рукопожатия.
Пенициллина тогда ещё не было – он появился только в 1949 году. Лечили от скарлатины настоями беладдонны или сырого опиума, но смертность была очень высока. Впрочем, благодаря принятым профилактическим мерам, связанным прежде всего с изоляцией больных, эпидемию удалось локализовать. Некоторое время Семашко даже работал в Панино акушером, принимая роды.
Но скарлатина вскоре проявила себя в Сергачском уезде, и Семашко направляют туда. Там он написал серию статей, которые были опубликованы в непериодическом журнале – «Сведения медико-санитарного бюро Нижегородского губернского земства». Одна из них к медицине практически не имела отношения. Называлась она так: «Очерки движения населения в Сергачском уезде с 1891 по 1900 годы» и затрагивала социальные проблемы села.
Как при такой нагрузке Семашко мог заниматься революционной деятельностью, непонятно. Между тем во всех его биографиях говорится примерно так: являлся членом Нижегородского комитета РСДРП, его квартира была местом заседаний этого комитета, а её хозяин выбирался председателем ВСЕХ революционных собраний в Нижнем Новгороде. Е. Городецкий и Ю. Шарапов в своей книге «Свердлов» вообще ставят все с ног на голову. «Юного Свердлова окружали, направляли опытные революционеры — М. Ф. Владимирский, Н. А. Семашко, А. И. Пискунов, - пишут они. - Ученик оказался достойным своих учителей».
Налицо элементарная подтасовка. Семашко в 1901 году в Нижнем Новгороде вообще не был. Как не был и в январе-марте 1904 года, хотя в своих воспоминаниях утверждает обратное: «Когда я в начале 1904 года приехал в Нижний Новгород, Яков Михайлович Свердлов был еще молодым юношей. Он выполнял у нас (у кого «у нас»? – С.С.) главным образом технические поручения: распространял листовки, организовывал явки, печатал небольшие прокламации. Но вскоре он обратил на себя внимание своей неутомимой энергией, ловкостью и умением выполнять данные ему поручения, преданностью революционному делу и проявил себя как крупный организатор. Мы начали давать ему все более ответственные поручения; и вскоре он проявил себя как прекрасный оратор. Его громкий бас, так не соответствовавший его небольшой худенькой фигурке, стал раздаваться на митингах, и он вскоре завоевал себе славу прекрасного оратора, всегда успешно выступавшего в спорах с меньшевиками и эсерами. Речь его всегда была ясна, доходчива, убедительна, и рабочие очень любили слушать его. Таким прекрасным организатором и оратором он оставался за все время работы его в Нижнем Новгороде».
Похоже, Николай Александрович не писал этих воспоминаний сам. Кто-то сделал это за него, не зная о том, что Семашко появился в Нижнем только в октябре 1904 года, а Яков Свердлов в это время находился в Костроме, Саратове и в других городах России, наезжая иногда в Нижний Новгород на очень короткое время. Они могли с Семашко вообще не пересекаться, поскольку земский врач постоянно находился в командировках. Известно, что во время таких наездов Свердлов организовал демонстрацию во время похорон застрелившегося из-за несчастной любви Н.Девятова, выдавая его смерть за происки реакционеров, но сведений об участии Семашко в этой демонстрации нет. Не присутствовал он и на речи Якова Свердлова во Всесословном собрании, где тот выступил перед купцами и приказчиками с требованиями удовлетворить политические требования социал-демократов, иначе они возьмут своё «силой оружия». Да и не пришло бы в голову молодому и горячему Свердлову подчиняться какому-то заезжему земскому лекарю – он якшался главным образом со всякой шпаной, которая ему повиновалась. Уже тогда амбиций хватало.
С датами в биографии Семашко вообще очень большая путаница. Согласно отчету Нижегородского комитета РСДРП, который цитирует в своей статье «Нижегородская социал-демократия в 1905-1907 года» Г.Набатов, он начинает фигурировать только с лета 1905 года. Но аккурат в это время Николая Александровича взяли под стражу, так как подозревали в составлении прокламации, призывающей дезертировать солдат-новобранцев, которых отправляли на русско-японскую войну. Но выяснилось, что Семашко этой прокламации не писал. Не могло проводиться собраний на квартире Семашко с этого времени и по той простой причине, что за ней велось наблюдение. Не всё ясно и с забастовкой на Сормовском заводе, организацию которой ему приписывают. Июльской забастовкой руководили Леонид Командин и Алексей Дмитриев. Они были вскоре убиты черносотенцами.
Ясно одно: жизнь Николая Александровича во многом мифологизирована. «Во время знаменитых октябрьских дней 1905 года, - пишут его биографы, - Семашко становится во главе движения... Черной сотней делается открытый заговор, чтобы разгромить его квартиру и убить. Семашко принимает участие в подготовке отпора царским войскам, которые были высланы в Сормово, но как раз в ночь перед восстанием арестовывается у себя на квартире»
И опять – ложь. Его арестовали за то, что он оказывал медицинскую помощь раненым.
Едва не устроили тёмную
Шёл декабрь 1905 года. Сормовичи гибли на баррикадах, а Нижегородский острог смахивал на санаторий. Политические заключенные пользовались различными льготами, каковых были лишены уголовники. Последние пытались качать свои права, но у них ничего не вышло. Впрочем, режим содержания был одинаково либеральным и для тех, и для других. Арестантам разрешалось гулять по двору до захода солнца, они устраивали концерты, чаепития, митинги. Охранники приносили им водку, вино. Кому такая отсидка лафой не покажется?
За какие заслуги был избран тюремным старостой Николай Семашко, тоже не очень ясно. Говорили, что он лечил жену начальника острога, которая страдала каким-то нервным заболеванием. Арестанты надеялись, что пользовавшийся авторитетом среди них самих и тюремного начальства будущий нарком здравоохранения станет их надеждой и опорой. Но, увы, вышло все по-другому.
Существуют две версии падения авторитета тюремного старосты. Согласно одной из них, Семашко возомнил себя вождем всех времен и народов (он действительно был очень самолюбив), а согласно другой, ему дали банальную взятку. Так или не так, установить уже невозможно. Фактически же Семашко действительно поспособствовал бежать из острога латышу В.Левниексу, непонятно каким образом попавшему в Нижний Новгород. Как утверждал Исаак Дубинский, приговорённый 10 июня 1905 года Одесским военно-окружным судом к смертной казни, замененной бессрочной каторгой, Левниекс входил в боевую организацию эсеров и участвовал в покушении на убийство полицейского пристава. Якобы он получил большие деньги от своих сподвижников, которые и передал родственникам Семашко. Но это не доказуемо, поскольку Исаак Павлович, сумевший бежать с царской каторги, был расстрелян 9 мая 1938 года за контрреволюционную деятельность.
Побег Левниекса был успешным. За это отдувались все: и политические заключенные, и уголовники. Прогулки без вооруженных охранников с собаками начальник тюремного замка отменил вообще, митинги и чаепития запрещались, за исполнение революционных песен тюремных солистов помещали в карцер, а свидания с родными ограничили во времени. Кто-то из заключенных после этого плюнул Семашко в лицо, назвав его негодяем и предателем. Ему хотели устроить тёмную, но кто-то об этом простучал, и Семашко перевели в одиночку. Биографы наркома здравоохранения об этом при застое, естественно, умалчивали.
Но не бывает дыма без огня. Вскоре Николай Александрович был освобожден под крупный залог якобы по состоянию здоровья. Симптомы туберкулеза, в чем Семашко признавался потом, он имитировал. Уж кто-кто, а медики, могут симулировать любую болезнь.
Я не буду касаться дальнейшей биографии Семашко. Я интересовался только тем, что связывало его с Нижним Новгородом. Но есть два момента, на которых хотелось бы остановиться.
Система Семашко
Система здравоохранения, созданная Николаем Александровичем, была прогрессивной для того времени. Особенно в плане охраны здоровья детей и подростков, в деле создания сети научно-исследовательских медицинских институтов, борьбы с эпидемиями. Эта система долгое время считалась образцовой и была заимствована многими странами. Кое-что от неё уцелело до сегодняшних дней.
Семашко ратовал за жёсткую централизацию здравоохранения и его бюджетное финансирование. Только при таких условиях, считал он, можно добиться доступности медицинских услуг для всех без исключения граждан. Это было здравой идеей. И поначалу казалось, что всё идет, как надо. Концентрация ресурсов в руках одного ведомства позволяла советской медицине достичь определенных успехов в борьбе с инфекционными заболеваниями, в снижении материнской и детской смертности, в профилактике профессиональных болезней.
Но в дальнейшем всё изменилось. Централизация уничтожила частную практику, то есть была ликвидирована любая конкуренция. Не складывалась и единая система медицинского обслуживания населения. Свои ведомственные учреждения имели военные, железнодорожники, шахтеры, существовали тюремные больницы. А там все было совсем не так, к чему призывал Семашко. Номенклатуру обслуживали свои спецполиклиники и больницы. В дома отдыха и санатории тоже могли попасть далеко не все...
Сегодня причины кризиса нашего здравоохранения видятся в его хроническом недофинансировании. Это воспринимается как нежизненноспособность самой системы, созданной Семашко. Жаль, что она не прижилась. Череда реформ, начавшаяся в 90-е годы прошлого века, практически развалила всё и вся. Сегодня никто не знает, как организовать медицинское обслуживание хотя бы даже на том уровне, которое было при Николае Александровиче.
Мы – материалисты
В 20-х годах прошлого века в СССР возникла острая дискуссия на футбольную тему, казалось бы, далекую от всякой политики. Но политику усмотрели и в этом. Речь шла о том, встречаться ли советским футболистам с зарубежными командами. И в высших кругах СССР решили, что с буржуазией общаться грех. В 1925 - 1930 годах в нашу страну приезжали только рабочие клубы Англии, Франции, Дании, Германии и Австрии. Но их команды были чрезвычайно слабыми, поучиться у них было нечему.
Кто же упорно не желал «прорубать окно» в Европу? Прежде всего, Сталин и его ближайшее окружение. А Николай Семашко, как ни странно, был против. «Мы - марксисты, а не метафизики, - писал он в 1926 году в газете «Красный спорт». - Все вопросы решаем применительно к конкретной обстановке. Мы рассматриваем так - если от встречи с буржуазными командами будет польза, мы должны встречаться».
Увы, никто не прислушался к его словам. В результате долгие годы советский футбол варился в собственном соку, что, наверное, сказывается и сегодня.
