Много лет об этой войне мало кто не знал. Документы были засекречены. Читаешь – и сначала не веришь. Но это было. И далеко не так однозначно, как рисовала нам пропагандистская индустрия Страны Советов. Уголовщина во время Великой Отечественной войны в Горьком и области расцвела махровым цветом. Бандиты убивали, грабили, совершали кражи самого необходимого тогда – продовольствия. И не только его.
На исходе ночи
Оперативники ждали в засаде долго. Сентябрьская ночь была на исходе, уже розовел восток, а у ворот хлебозавода № 11 никакого движения. Тишина, только где-то далеко, за Окой, слышно было, как идет первый трамвай.Железные ворота открылись бесшумно, а потому и неожиданно. Видавшая виды полуторка с надписью «Хлеб» ехала по безлюдным улицам в направлении 32-го магазина. Там ее уже ждали. Но не подельники, которые в этот момент уже давали признательные показания, а чекисты.
Экспедитор Нестеров вел себя нагло.
- Привез хлеб, - заявил он. – Я всегда его ночью вожу.
Но когда у него потребовали накладную, замкнулся, набычился. Никаких документов не было. Хлеб, который распределялся строго по продуктовым карточкам, был «левый». 12 ноября 1941 года прокурор области Осипов докладывал первому секретарю обкома ВКП(б) Михаилу Родионову: «В сентябре была вскрыта хищническая группа из работников хлебозавода N 11 и хлебопекарни N 23, работников магазинов NN 32 и 34 1-го и 2-го Нагорного пищеторгов и возчиков хлеба, возглавляемая экспедитором хлебозавода N 11 Нестеровым. Этой группой похищено 3748 килограммов хлеба, который реализовывался через работников указанных выше магазинов. Всего по делу привлекалось 13 человек... Все обвиняемые признаны виновными и осуждены». Двое из них, в том числе Нестеров, получили «вышку», остальные были приговорены к длительным срокам заключения.
Это было только началом. Всего с 1 июля 1941 года по ноябрь 1943-го, по данным начальника управления НКВД Горьковской области Зверева, у преступников было изъято почти 78 тонн хлеба, 1404 килограмма жиров, 234 килограмма сахара и других продуктов на сумму свыше миллиона рублей - по тем временам это были очень большие деньги.
Карточка как средство похудения
Продуктовые карточки были введены в городах и рабочих поселках Горьковской области, как и в других регионах, не занятых фашистскими войсками, с 1 сентября 1941 года в соответствии с постановлением Совнаркома СССР. Это было связано с тем, что прилавки магазинов вмиг опустели, а на рынках цены «кусались». 9 августа, например, литр молока в Горьком стоил 4 рубля, килограмм мяса - 26-28, десяток яиц - 15, килограмм масла - 50 рублей. За картошкой и капустой нужно было отстоять в огромных очередях. А в мае 1942 года цены уже были совсем не те. Они увеличились в 10, а то и в 20 раз! Литр молока продавали за 55, а десяток яиц – за 140 рублей, за килограмм моркови просили 80 рублей. Как это соотносилось с зарплатой? Уборщица получала 100-120 рублей, рабочие на оборонных предприятиях (труд их считался по тем временам высокооплачиваемым) – до 900, служащие – 400-700 рублей в месяц.
Карточки, как полагали в Москве, должны были решить проблему снабжения продуктами. Все население разделялось на две категории. К первой были отнесены рабочие, инженерно-технические работники, служащие (и члены их семей) предприятий оборонной и ведущих отраслей промышленности. Ко второй - все остальные. И нормы отпуска хлеба, сахара и кондитерских изделий значительно отличались. Так, рабочие и инженерно-технические работники, входившие в первую категорию, должны были получать в день 800 граммов хлеба, а те, кто входил во вторую категорию, - только 600. Иждивенцам и детям до 12 лет полагалось по 400 граммов. Гораздо меньше хлеба и сахара получали служащие.
Но введение карточек, увы, не снизило остроты продовольственной проблемы. Это коснулось даже военнослужащих. 11 сентября 1941 года в «Справке военного отдела Горьковского обкома ВКП(б) о состоянии военно-политической подготовки и жизни бойцов 7-го запасного стрелкового полка», расквартированного близ Щелоковского хутора, заместитель заведующего отделом Костерин и инструктор Массалков отмечали: «8 сентября в 12 роте 4-го батальона... не хватило хлеба, бойцы ругались и кричали. В полку нет сахара, на обед готовится только одно блюдо, несмотря на то, что продукты отпускаются и на второе. Запасов продуктов в полку нет. 8 сентября не было их даже для ужина».
1 ноября 1941 года были введены карточки на мясо, рыбу, жиры и овощи. Но и эти карточки отоваривались не в полном объеме. В первом квартале 1943 года они были обеспечены примерно только на 80 процентов. 19 марта 1942 года профессор Николай Добротвор писал в своем дневнике: «Сейчас мы ведем полуголодное существование. Главная основа питания - 400 граммов хлеба, которые мы получаем по карточкам. Жиров нет. Никакого масла не выдавали уже больше месяца. Люди осунулись, посерели».
Тогда-то и началось массовое воровство. С заводов и фабрик уносили все, что можно вынести. Вплоть до картофельных очисток и свекольной ботвы. Ветеран Горьковского автозавода Анатолий Коровин вспоминал: «У каждого рабочего был противогаз. Без него не пропускали через проходную и не выпускали обратно... И применение им мы нашли: сливали в фильтрокоробку машинное масло, а потом продавали на рынке». В ходу был и бартер. Особую ценность представляла водка. По большим праздникам рабочим иногда выдавали по пол-литра горячительного. Эту бутылку можно было обменять на две-три буханки хлеба.
Полки же магазинов оставались пустыми. Не было соли, керосина, спичек, а между тем эти товары в достаточном количестве имелись на складах торговых организаций. Дошло до того, что секретарь Горьковского обкома партии по торговле и общественному питанию Денисов обратился в Наркомат торговли СССР с просьбой ввести в Горьком карточки на соль и керосин. Нормы отпуска определил он сам: керосина на человека - полтора литра в месяц, соли - 800 граммов взрослым и 500 граммов - детям.
Провалы в обеспечении населения продуктами по карточкам во многом объясняются тем, что во время войны допускались серьезные нарушения в организации их хранения и учета расходования. За один только 1943 год в Горьком было похищено 1380 комплектов продовольственных карточек и 4420 талонов на хлеб. За два месяца - с декабря 1943 года по февраль 1944-го незаконно выдано 622 тысячи талонов на горячее питание, 1146 карточек на диетпитание... Мошенники вступали в сговор с управдомами, отоваривая карточки умерших, подделывали их, заявляли, что потеряли во время налетов немецкой авиации. Всех ухищрений и не перечислить. В августе 1943 года в Автозаводском районе была арестована преступная группа, сбывавшая фальшивые карточки на продукты. В неё входили работники ГАЗа Попов и Климов, заведующая магазином Андрианова и выдавшие себя за инвалидов Давиденко и Козлов. Шрифт был похищен из типографии, Андрианова собирала обрезки подлинных карточек с гербовыми знаками, и всё это шло в дело. Подделки сбывались. Таким образом было украдено две тонны хлеба.
Смерть от дистрофии
Полуголодное существование вызвало существенное увеличение заболеваемости и смертности. В справке, направленной в обком партии 25 октября 1943 года, заведующая горздравотделом Смирнова приводила такие цифры: если в 1940 году в Горьком умерло 15 660 человек, то в 1942 году – 26 407, причем почти тысяча человек - от дистрофии.
В других городах и районах Горьковской области дела обстояли еще хуже. 26 декабря 1941 года, заместитель заведующего отделом кадров обкома ВКП(б) А. Шитов докладывал начальству: «Установленные правительством нормы продажи продовольственных товаров отдельным категориям населения оказались в Дзержинске резко сниженными (по мясу и рыбе в четыре раза) а по отдельным товарам (крупам и макаронам) полностью отменены». Но совсем плохо было в Ветлуге, где жила во время войны Надежда Павловна Комарова. 24 февраля 1944 года она писала в своем дневнике: «Масленица. Продала 5 листов железа с амбара. Заплатили 300 рублей, а остальное дали дровами. Пока еще муки не купила. Мечтаю купить, а то насиделась без хлеба. 4 дня не давали. Про мясо и говорить не хочется. Мы не видели его несколько месяцев».
«Наше общество разделилось на воров и ограбленных»
Всю войну доктор исторических наук Николай Добротвор вел дневник. 19 мая 1942 года он сделал следующую запись: «У нас почти поголовно воровство в столовых, магазинах... Наше общество, можно сказать, разделилось на воров и ограбленных». Это подтверждают и документы тех лет. «Уголовная преступность по районам Горьковской области держится на высоком уровне», - отмечалось в справке НКВД под грифом «Совершенно секретно». В ней приводились такие цифры: во втором полугодии 1941 года в области было зарегистрировано 9055 преступлений, в первом полугодии 1942 года - 12747, во второй половине 1942 года - несколько меньше: 11988, а в первом полугодии 1943 года - снова рост: 12768. За июль-октябрь 1943 года - 7838.
Несуны стали подлинным бичом промышленности. Но рабочие нередко сколачивали хорошо организованные банды. Так, в ночь на 7 октября 1943 года восемь рабочих «Красного Сормово» путем взлома проникли в кладовую одного из цехов и похитили 9 тысяч рублей и почти сто продуктовых карточек. Через несколько дня грабители обчистили заводскую столовую. Но в этот раз милиция оказалась на высоте. Все восемь человек были арестованы.
Еще одну банду на Горьковском машиностроительном заводе создали братья Белобородовы. В неё входило пять человек, они грабили квартиры во время бомбёжек. Преступники были задержаны и осуждены в 1944 году.
Прибыльными стали и кражи металла. Его не хватало, и на заводах были открыты пункты приёма металлолома. За него платили наличными деньгами, и то, что было украдено на одном предприятии, без лишних вопросов принималось на другом.
Но кроме легальных пунктов, были и нелегальные. Один из них в ноябре 1943 года выявили в Дзержинске. Металлолом хранился в сарае. Там были обнаружены и две заготовки для реактивных снарядов. Два «металлиста – Никитин и Сидоренко – понесли строгое наказание.
Наиболее массовым преступлением того времени была кража. Всего за первые два года войны их было совершено 23294. Второе место с большим отрывом занимало мошенничество. Таких случаев было зафиксировано 906. Грабежей - 371. Убийств - 150.
Процветала и спекуляция. 3 июня 1942 года Николай Добротвор отмечал в своем дневнике: «Дикая картина около универмага. Там сегодня выдают шерстяную материю. Это зверинец спекулянтов всякого рода. Один купил отрез на костюм за 900 рублей и тут же продал за 3500 рублей. Около магазина драка. 50 милиционеров, но не для порядка, а чтобы тоже получить материал».
Много изымалось и оружия. За два с небольшим года войны было изъято 7 пулеметов, 77 винтовок, 350 револьверов, пистолетов и автоматов, 60 гранат, две с половиной тысячи патронов, 142 единицы холодного оружия.
По городу Горькому преступления считались отдельно. Здесь тоже превалировали кражи, Их было совершено 1564. На втором месте шли грабежи - 48, на третьем - хулиганство: 22. За все это время в городе было зарегистрировано 5 убийств и 2 изнасилования. Половых преступлений было крайне мало, поскольку махровым цветом расцвела проституция. Как писал Николай Добротвор 26 сентября 1941 года, в Горьком было много подпольных публичных домов с девочками 16-17 лет, где плата за ночь с закуской составляла всего 100 рублей. А вот выпивка обходилась на порядок больше. Это же отмечал и начальник Горьковского управления НКВД Александр Зверев, сменивший в мае 1943 года Василия Рясного: «Сильно развита в городе сеть воровских притонов и так называемых притонов разврата, в которых уголовный элемент и дезертиры находят себе приют как для временного нелегального проживания, так и для сбыта краденых вещей. Характерным является тот факт, что большинство таких притонов выявлено у женщин, мужья которых находятся на фронте. Эти женщины в личных интересах и в целях легкой наживы завязывают знакомство и по существу становятся пособниками уголовному элементу. Общественность города, зная о таких местах, слабо помогает в их выявлении».
Воровство в колхозах
Выступая на пленуме Горьковского обкома партии в июне 1943 года, председатель колхоза «Алга» М. С. Саберов заявил, что, по его мнению, на селе расхищается примерно половина всего урожая. Если он и сгущал краски, то не слишком. Воровство действительно имело место. Это, конечно же, во многом было вызвано полуголодным существованием крестьянства и их форменным бесправием.
Хищениями занимались и рядовые колхозники, и руководители сельхозпредприятий. Часты были приписки, занижались показатели урожайности. В Пильненском районе управляющий государственной страховой конторой Мишин сбывал принятое от колхозников зерно по ценам черного рынка, обменивал его на водку. В ноябре 1943 года были вскрыты злоупотребления на базе областной конторы «Заготзерно». К суду привлекался председатель колхоза «Новая жизнь» Туркин из Борского района, который торговал «левой» капустой. Его посадили на три года, как и колхозницу из Лыскова, которая вынесла в потайном кармане всего сто граммов пшеницы.
Всё это вызвало гигантский рост цен на товары первой необходимости и на спиртное. Бутылка водки стоила тысячу рублей, что превышало среднемесячную зарплату рабочего. Осенью 1943 года после интенсивных бомбёжек Горького немецкой авиацией нормы выдачи хлеба по карточкам были снижены с 800 до 600 граммов, что вызвало недовольство горьковчан. В НКВД поступило множество доносов о «непатриотических» высказываниях. И прежде всего, засветились работники оборонных предприятий. В этих доносах фигурируют начальник смены Сидягин, механики Балохин, Кирясов и Сухотин, сотрудница планового отдела Ваганова. О судьбах этих людей ничего не известно.
Правонарушители с погонами
Годы войны были серьезным испытанием для горьковской милиции. Многие опытные сотрудники ушли на фронт, вместо них пришлось принимать необстрелянную молодежь, работа осложнялась множеством проблем, связанных с дезертирами, беженцами и эвакуированными. А преступники, наоборот, стали действовать еще более дерзко, и борьба с ними отнимала много сил. Город и область были наводнены оружием, в результате бомбёжек жилые кварталы вечерами погружались во тьму. Этим и пользовались налётчики. Немало было и мародёров, снимавших вещи с убитых и тяжелораненых, грабивших разрушенные квартиры.
Но и сами милиционеры тоже нередко совершали различные правонарушения. Вот несколько примеров. В июне 1943 года начальник Вадского райотдела НКВД Карпов организовал на работе коллективную попойку. Пока стражи порядка предавались зеленому змию, семеро преступников с помощью подкопа сбежали из камеры предварительного заключения. Месяц спустя инспектор Кулебакского горотдела милиции Исаев в пьяном состоянии потерял своё табельное оружие. К счастью, револьвер нашелся, Исаев отделался легким испугом. А вот участковый Шабуров из Горького загремел под фанфары. Трибунал приговорил его за такую же расхлябанность к восьми годам лишения свободы.
Но были и преступления другого плана. Например, два милиционера-сормовича Токарев и Баринов конвоировали арестованную Шахматьеву. Та, посулив взятку, уговорила отпустить её, и своего добилась. А что касается Иванова и Прохорова, то они в сентябре 1943 года, будучи в пьяном виде, стали приставать к женщинам в Канавинском районе и открыли стрельбу. Военный трибунал отправил каждого за решетку на десять лет.
Но, пожалуй, самым громким в годы войны стало уголовное дело, возбужденное против военнослужащих 10-го учебного танкового полка, расквартированного в Горьком. Они промышляли тем, что угоняли легковые машины, которые принадлежали высокопоставленным сотрудникам НКВД и партийным работникам. Трудно было предположить, что эти преступления совершаются под руководством командира батальона старшего лейтенанта Шалахова. Пока Красная Армия билась с врагом, младший лейтенант Кириллов, старший врач полка Магазинер, сержант Кириченко, кладовщики Гилес и Свириденко, а также старшина Агеев во главе с Шалаховым предавались разврату. Сбывая угнанные автомобили, предварительно перекрашенные и выдаваемые за армейские, а также военное имущество, они организовали притон в доме некоей Половинкиной. Аналогичное заведение с девицами легкого поведения вскоре открыл и старшина Кроха. Об этом узнал командир роты лейтенант Кочетков, но молчал, сам посещая «салон удовольствий». А Магазинер лечил проституток от венерических заболеваний, не забывая о своем кармане.
Всего на скамье подсудимых оказалось полтора десятка человек. В марте 1942 главарь банды был приговорен к расстрелу, а остальные – к длительным срокам тюремного заключения.
Это было не единственное воинское преступление. В Муроме, который входил тогда в состав Горьковской области, убийство гражданки Комаровой и её малолетнего сына совершили бойцы 362-го запасного стрелкового полка Прокофьев и Пузь. Они разделили участь Шалахова.
12-летние арестанты
Поздней осенью голодного 1942 года в Починковском районе были задержаны грязные и одетые в какие-то обноски дети, которые выкапывали картофель на колхозном поле. Оказалось, что это воспитанники детского дома, которых держат на голодном пайке. Их наставники долгое время обкрадывали своих подопечных. Во главе с директором Новосельцевым сотрудники этого учреждения тащили всё, что можно, лишая детей самого необходимого. При обыске у них нашли 14 пальто маленького размера, семь костюмов, много другого имущества, в том числе продуктов. Выявились и вопиющие случаи принуждения детей к сожительству, чем занимался 50-летний бухгалтер Сдобнов.
Воспитанники Починковского детского дома были реабилитированы. К уголовной ответственности за хищение колхозной собственности их привлекать не стали. Это, наверное, был единственный случай в те годы. Чего нельзя сказать о других их сверстниках. Вот фрагмент справки, предоставленной начальником управления НКВД Горьковской области Александром Зверевым секретарю обкома ВКП(б) М.И.Родионову о состоянии уголовной преступности по Горьковской области за время с 1 июля 1941 г. по ноябрь 1943 г.:
«...IV. Уголовная преступность среди несовершеннолетних
а) Уголовная преступность среди несовершеннолетних, особенно среди учащихся ФЗО и ремесленных училищ, не снижается, что объясняется тем, что в 1942 г. и начале 1943 г. в ФЗУ и РУ направлено много несовершеннолетних из мест заключения согласно Указу Правительства, и эта часть несовершеннолетних за время пребывания в местах заключения не перевоспиталась и, имея преступные наклонности, продолжала заниматься преступной деятельностью». А дальше полковник госбезопасности Зверев приводил следующие цифры. Если в первом полугодии 1942 года несовершеннолетними было совершено 562 преступления, в которых участвовало 759 человек, то во втором полугодии эти цифры составили соответственно 694 и 920, а в первом полугодии 1943 года - 986 и 1336. Больше всего было зафиксировано краж, затем шли грабежи и разбои. А вот хулиганство было непопулярно.
Если сегодня уголовная ответственность наступает с 14 лет, то тогда за решетку попадали и 12-летние. Таковых с 1 января 1942-го по 1 ноября 1943 года набралось в Горьковской области 309 человек, 13-летних - 643, 14-летних - 1212, 15-летних - 1519. 16-летние уже считались взрослыми.
И еще один любопытный штрих к портрету малолетней преступности. Среди привлеченных к уголовной ответственности было 1520 детей рабочих, 777 - колхозников и только 312 детей служащих. Весьма показательно: и рабочие, и колхозники вели полуголодное, нищенское существование, работали от зари до зари, воспитывать своих чад им было некогда.
