К 140-летию со дня рождения Сергея Рахманинова
Писать о Разманинове дело, с одной стороны, весьма неблагодарное, с другой – очень увлекательное. Неблагодарное потому, что еще при жизни этот человек был в центре внимания мировой общественности и за 70 лет после его смерти написаны горы литературы, посвященные ему и как музыканту, и как личности . Его жизнь изучена чуть ли не по минутам и сказать что-то новое о Рахманинове – это надо очень постараться. А увлекательное и интересное потому, что жизнь на протяжении этих самых 70-ти лет не просто показывает несостоятельность критиков Рахманинова, но и открывает все новые грани его творчества, влияние его музыки на современников, даже весьма далеких от академических музыкальных кругов. Сразу оговорюсь, что факты, приведенные ниже, являются своеобразным дайджестом из воспоминаний людей хорошо и близко знавших Сергея Васильевича – С. Сатиной, М. Прессмана, А. Трубниковой, Ф.Шаляпина-сына, О. Конюс и многих других – поэтому позволю себе в целях экономии места обойтись без ссылок.
В истории музыки трудно найти человека, который был бы предназначен именно для этого вида искусства в большей степени, чем Рахманинов. Его исключительные природные данные – феноменальная музыкальная память, граничащая с чудом (он легко запоминал произведение любой сложности после трех-четырех проигрываний практически на всю жизнь), исключительный пианистический аппарат (сильные и гибкие пальцы и огромная кисть позволяли без труда играть двойные терции в двух октавах), безупречная читка с листа еще при жизни композитора стали легендой. А если прибавить к этому тончайший абсолютный внешний и внутренний слух (большинство своих произведений Рахманинов сочинял, не пользуясь фортепиано) и музыкальную интуицию на грани озарения (именно благодаря ей он безупречно выстраивал кульминацию и как пианист, и как дирижер), то станет ясно, почему музыка в его исполнении буквально гипнотизировала слушателей. Но главное – это то, как он распорядился этими качествами, полностью подчинив свою жизнь беззаветному служению музыке, как бы пафосно это не звучало. Несмотря на все свои выдающиеся данные, Рахманинов ежедневно занимался на инструменте минимум два-три часа на протяжении всей жизни, находя при этом все новые приемы и краски. И даже накануне своей кончины, перед тем, как впасть в кому, Рахманинов слышал музыку – она всегда звучала в его голове до тех пор, пока не переносилась на бумагу – настолько мощной была природа музыканта от Бога. Рахманинов-личность был целиком подчинен Рахманинову-музыканту – он жил, как творил, а творил, как чувствовал. А поскольку чувствовал Сергей Васильевич глубоко и сильно, то можно сказать, музыка была для него способом постижения окружающего мира, в котором нет места фальши. Эту фальшь он очень остро ощущал и в музыке, и в жизни. Именно поэтому ему были чужды всякие модернистские выверты –«Модернистов не играю – не дорос» , - говорил он. Однако настоящее, даже под авангардной маской он чувствовал и принимал. Показателен в этом смысле казус со «Скифской сюитой» Прокофьева. На заседании Русского музыкального издательства, после знакомства с клавиром, Рахманинов высказался резко против публикации «этой какофонии», кстати, вместе с Метнером, который был гораздо терпимее к музыкальным экспериментам коллег. Но, прослушав сюиту в Мариинке, Рахманинов возбужденно заметил – «это все же талантливо!» . Чувство собственной правоты делало его независимым даже перед самыми большими авторитетами своего времени. Так, выступив однажды с Шаляпиным в гостях у Толстого, Рахманинов заметил, что хозяин не разделяет восторгов остальных гостей. Более того, он подошел к Рахманинову мрачный и недовольный, говоря, что все что они с Шаляпиным делают ему не нравится, и вообще – все это вздор – и Бетховен, и Пушкин, и Лермонтов... И когда чуть позже, чувствуя повисшую неловкость, Толстой снова подошел к Рахманинову со словами : »Извините меня, пожалуйста, я старик. Я не хотел обидеть вас.», тот ответил: »Как я могу обижаться за себя, если не обиделся за Бетховена?» С тех пор Рахманинов больше не встречался с Толстым, перед которым до этого преклонялся. Это вообще была особенность характера Сергея Васильевича – он , как правило, переставал общаться с теми, кто посягал на его принципы – а ведь Толстой, как известно, большинство видов искусства, в том числе и музыку, считал блажью для богатых.
Ну, и, наконец, несколько слов о мифах, создающихся вокруг имени Рахманинова в последнее время в средствах массовой информации.
Миф первый- Рахманинов был нелюдимый, мрачный человек, чуть ли не мизантроп, снедаемый депрессивной рефлексией, что отражалось и в его музыке – мрачной, надрывной и трагичной. Мягко выражаясь, это не совсем так, а если точнее, то совсем не так. Музыка Рахманинова столь же разнообразна, сколь разнообразен окружающий нас мир. Как можно считать мрачными «Письмо к Станиславскому», «Сирень» или «Вешние воды»? А удивительные по светлому лиризму анданте 2-й симфонии, 2-го фортепианного концерта или 18-я вариация «Рапсодии на тему Паганини»? Образ мрачного нелюдима, погруженного в свои мысли – это была маска, которой композитор отгораживался от внешнего мира. Скромный, стеснительный по природе, Рахманинов тяготился тем колоссальным общественным вниманием, которое окружало его с юности. Но в кругу близких, дорогих ему людей он раскрепощался и становился самим собой – удивительно добрым, чутким человеком с тонкой, ранимой душой, готовый помочь в любую минуту и словом, и делом. Не случайно Иосиф Гофман, знаменитейший пианист-виртуоз и друг Рахманинова сказал про него: «Он был создан из стали и золота. Сталь – в его руках, золото – в его сердце». И вот там, в кругу друзей, Рахманинов раскрывался и как очень остроумный и веселый человек. О его тогдашних «приколах» легенд существует не меньше, чем о его способностях. Так, будучи еще студентом у Танеева, Рахманинов был спрятан в комнате, соседней с гостиной, где приехавший из Питера Глазунов сыграл на рояле только что сочиненную часть своей симфонии. Когда же он кончил играть, и все поаплодировали, в гостиную вошел Рахманинов. А – вот это Сергей, очень способный студент - представил его Танеев. Что вы нам сегодня принесли? Первую часть симфонии – ответил Рахманинов. И каково же было удивление Глазунова, когда он нота в ноту услышал то, что играл полчаса назад. Известен другой случай, когда Рахманинов, находясь в веселом расположении духа, помог своей племяннице, А. Прибытковой, студентке композиторского отделения консерватории, и написал аккомпанемент к романсу. Его веселью не было предела, когда девушка принесла «трояк» за недостаточную стилистическую точность проделанной работы. И подобных «приколов» можно вспомнить великое множество.
Другим расхожим мифом является мнение, что после эмиграции из России
Рахманинов перестал сочинять из-за тоски по родине. Конечно, Рахманинов очень любил Россию, очень тосковал по ней и страдал вдали от родной земли. Но не это было главной причиной, по которой он не мог сочинять, особенно в первые годы эмиграции. Дело в том, что основной доход на Западе Рахманинову приносили его концерты как пианиста. А это требовало огромного количества сил и времени как для поддержания формы, так и для освоения нового репертуара. Когда же финансовая ситуация стабилизировалась, появилась и возможность сочинять. Ведь такие мировые шедевры как 4-й концерт, третья симфония, Рапсодия на тему Паганини и, наконец, «Симфонические танцы» были написаны именно за границей.
Третий миф – это мнение о тесной связи Рахманинова с церковью. Конечно, Рахманинов был безусловно верующим человеком, православным. Часто посещал церковь, особенно за границей. Но, если в молодости его привлекало там больше одноголосное пение монахов, чем сама служба, то, например, в Америке, церковь была способом общения больше с соотечественниками, чем с Богом. Характерно, что накануне свадьбы, Рахманинов категорически отказывался причащаться и исповедоваться. Для него церковь была скорее неотъемлемой частью столь близкой и дорогой ему русской культуры. И нет ничего удивительного в том, что после премьеры «Литургии» в ноябре 1910 года, вызвавшей большой интерес, в том числе и у духовенства, один из церковных иерархов заметил – «Музыка замечательная, даже слишком красивая. Но при такой музыке молиться трудно – не церковная».
На сегодняшний день Рахманинов – один из самых исполняемых композиторов в мире. Влияние Рахманинова на мировую, и особенно, на американскую музыку огромно. Слушаешь голливудские симфонические кинохиты 30-40-х годов и слышишь Рахманинова. Даже джазовые и поп-звезды не избежали его влияния. Песни "I think of you" Френка Синатры и знаменитая "All by myself" Селин Дион – это, практически, темы из второго концерта. «Вокализ» очень любят многие джазовые музыканты, дающие ему свои трактовки. И даже победитель «Евровидения 2009», норвежский белорус, Александр Рыбак, записал его на скрипке для своего первого альбома.
И сегодня, когда у России не так много поводов гордиться чем –либо, Рахманинов остается непотопляемым «брендом» на все времена. Не случайно, когда еще в тридцатые годы прошлого века знаменитейшие музыканты Артур Рубинштейн и Лев Оборин рассуждали, кто лучший в мире пианист, они сошлись во мнении, что это, пожалуй, Горовиц. «А как же Рахманинов? «, - спросил один из них. «Ну, мы же говорим о пианистах», - ответил другой. «А Рахманинов - это...!» и он воздел глаза и руки к небу...